С другой стороны, Куэйд на роль гуру не тянул, главным образом из-за его цинизма и неопределенности собственных концепций, если таковые вообще существовали. Определенно было только то, что его взгляды – философские, религиозные или политические – не составляли целостной системы, да он в ней попросту не нуждался.
И тем не менее, у Куэйда было собственное мировоззрение, с изрядной долей чувства юмора (хотя он и смеялся крайне редко). Окружающих он считал ягнятами, которые только и делали, что искали себе пастуха, а все те, кто претендовал на эту роль, были, по его убеждению, шарлатанами. Все, что лежало за пределами загона для ягнят, внушало им непреодолимый, парализующий ужас, который и есть одна-единственная в этом мире истина, не подлежащая сомнению.
Интеллектуальное высокомерие Куэйда доходило до смешного, но Стиву вскоре начала нравиться та легкость, с которой его новый знакомый вдребезги разбивал устоявшиеся, казавшиеся незыблемыми догмы. Иногда, правда, его раздражали убийственные аргументы Куэйда против тех или иных непререкаемых для Стива истин, однако после нескольких недель общения с Куэйдом его всеразрушающий нигилизм вырос в глазах Стивена до высшего проявления свободы человеческого духа.
Воистину для Куэйда не существовало ничего святого. Родина, семья, вера, закон – все это было для него не просто пустыми словами, но и насквозь фальшивыми понятиями, сковывающими, удушающими человека. Страх – вот единственная реальность, имеющая смысл.
– Я боюсь, ты боишься, мы боимся, он, она, оно боится... – говаривал Куэйд. – Ни одно живое существо не может избежать ощущения страха, от которого сердце замирает.
Любимым оппонентом Куэйда в философских спорах была студентка филфака по имени Черил Фромм. Любимой потому, что «железные» аргументы Куэйда неизменно доводили ее до белого каления. Стив обожал наблюдать со стороны за поединками «не на жизнь, а на смерть» между его приятелем-мизантропом и «патологической оптимисткой», как Куэйд называл Черил.
– Дерьмо все это, – говорила она, когда их спор достигал точки кипения. – Да мне плевать, что ты трясешься как осиновый лист, что ты боишься собственной тени. Главное, что я сама отлично себя чувствую.
Вид ее подтверждал это на все сто. От поклонников у Черил Фромм отбоя не было, но она умела расправляться с ними с легкостью неимоверной.
– Все знают, что такое страх, – возражал ей Куэйд, уставившись на нее своими молочно-белыми глазами, стремясь (Стив это прекрасно понимал) поколебать ее непробиваемую убежденность.
– А вот и не все. Я, к примеру, не боюсь ни черта, ни дьявола.
– И никогда-никогда не испытывала страха? И по ночам кошмары не мучили?
– А с какой стати? Семья у меня замечательная, призраков в доме нет, скелеты в чулане тоже не водятся. Да я даже мяса не его, поэтому спокойно проезжаю мимо городской бойни. Еще раз говорю: дерьмо все это. Я в самом деле не испытываю никаких страхов, но это ведь не значит, что я не живу, не существую!
Глаза Куэйда напоминали в этот момент змеиные.
– Держу пари, ты своей самоуверенностью что-то скрываешь.
– Ага, ночные кошмары, что постоянно меня мучат.
– Не исключено, причем кошмары эти жуткие.
– Тогда валяй, поведай нам о них. А мы послушаем...
– Откуда же мне знать твои кошмары?
– В таком случае поведай о своих.
Куэйд заколебался.
– Видишь ли, – наконец проговорил он, – это предмет, не подлежащий анализу.
– Не подлежит анализу моя задница! – отбрила его Черил. Стивен не смог сдержать улыбки: анализировать задницу Черил было занятием действительно глупейшим, скорее, следовало на нее молиться. Куэйд, тем не менее, не сдавался:
– Мои страхи – мое личное дело, и в более широком контексте они лишены смысла. Если хочешь, образы, возникающие в моем мозгу, являются лишь отображением моего страха, своего рода семантическими знаками, передающими тот ужас, что и является глубинной сутью моей личности.
– У меня тоже возникают образы, – неожиданно встрял Стив. – Некоторые эпизоды из детства. Они заставляют меня задуматься о...
Стив запнулся, поняв, что чересчур разоткровенничался.
– Какие эпизоды? – уцепилась за него Черил. – Неприятные воспоминания, да? Ну, например, как ты упал с велосипеда или что-то в этом роде?
– Да, похоже на то, – кивнул Стив. – Временами подобные эпизоды вспоминаются помимо моей воли, как бы машинально, когда я ни о чем таком не думаю.
– Вот именно, – удовлетворенно хмыкнул Куэйд.
– Это есть у Фрейда, – заметила Черил.
– Чего-чего?
– Фрейд, Зигмунд Фрейд, – повторила Черил тоном, каким обычно говорят с малыми детьми. – Ты, вероятно, о нем слышал...
Куэйд скривился с нескрываемым презрением.
– Эдипов комплекс тут абсолютно не при чем. Страх, что таится в глубинах человеческой души, присутствует там задолго до того, как мы осознаем себя как личности. Зародыш в материнском чреве ухе знает, что такое страх.
– Тебе это известно по собственному опыту? – подковырнула его Черил.
– Может быть, и так, – невозмутимо парировал Куэйд.
– Ну и как там, в материнском чреве?
Усмешка Куэйда словно говорила: «Я знаю кое-что такое, о чем ты и понятия не имеешь».