Книга Лазури

Видения милосердно охватили мой разум забвением, скрывая от него ужас реальности. Было легко забыть, что где-то далеко, там, куда не хочется возвращаться, висит в красных кольцах изувеченное тело, чудом сохраняющее остатки жизни в оковах колдовства, которое оказалось более стойким, чем его создатель. Глупый, смешной, нелепый человек, потерявший все в погоне за слишком многим, на себе осознавший смысл изречения "пиррова победа". Искавший союзников, ради которых был потерян смысл этих поисков. Соусейсеки, маленькая валькирия, сразившая армии, прежде чем пасть, выигравшая для нас достаточно времени — но какой ценой?

Да, если бы у меня был выбор, я бы не стал возвращаться, а отдался призрачным волнам забытия. Тело расслабилось в невесомости, покачиваясь в такт невидимым волнам, сладкая дрёма сковала разум. Теплые прикосновения ветерка, слипающиеся глаза — как будто ранее утро настойчиво требовало не думать ни о чем и просто еще немного поспать… Ленивые мысли, вязкие, словно залитые патокой, ленивые крупинки песка, падающие вниз… Только расслабиться, только отпустить — и не будет ни боли, ни проблем, ни забот, ни неизвестного будущего, а только сон…вечный сон.

Зачем возвращаться туда, где нет больше Её, где незачем больше продолжать бороться? Не проще ли…

Сломай меня, изотри в порошок, развей по ветру — и не пройдет и года, как ты снова меня воскресишь, как тогда. Пока ты жив, и я буду жить — и возвращаться буду. Если ты захочешь.

Я почти услышал это, и осознание было подобно падению на острейший нож — болезненным и неожиданным. Море все еще продолжало гипнотизировать меня, но огонек упорства засветился во мне и светился он лазурью.

Пока ты жив, и я буду жить — и возвращаться буду.

Нет больше места для отступления. Нет больше трусливых путей назад. Здоровый или искалеченный, молодой или старый, сильный или беспомощный — но я должен найти способ вернуть ее обратно. А дальше все будет хорошо.

Бесконечность белого под бесконечностью серого. Низкие, давящие облака. Мертвая тишина. Холод, постепенно вползающий повсюду. Свинцовые от усталости ноги. Остановиться — сдаться, идти — сколько еще? Не обманула ли меня надежда, отправив на иную смерть в пустоши? Не слишком ли я слаб, чтобы пройти холодные земли отчаяния?

Серебро поддерживало меня, и когда я перестал чувствовать ноги, оно продолжало шагать ими дальше.

И Море отступило. Шепнуло, что скоро вернется, но отступило.

Некто стоял передо мной, с лицом, укутанным пеленой злобы и глазами, устремленными в ад. Слова текли из него черным потоком и душили меня, но это было терпимо. Я знал, что красное плетение не даст мне умереть так быстро, а он — он был моим испытанием. Бежать обратно означало снова предать ее, верившую в меня до конца. И я осмелился остаться.

Это было действительно больно. Его ненависть пронзила меня ледяными клинками и словно сотня зубов вдруг заболела там, где прошли их острые тела. Даже красное и черное плетения не могли сдержать все это сразу, но сквозь мучительные спазмы моя Маска вдруг улыбнулась ему — улыбкой чудовища, наслаждавшегося страданием, и он отступил. Короткий возглас, шум, стон — и тишина. Красные знаки отступили от глаз, возвращаясь в свой хоровод, и зрение, пусть еще слабое, начало возвращаться.

Ради Соусейсеки, ради ее веры в меня я должен был выжить.

Антракс

Я вышел из зеркала в полумрак небольшой комнаты. Она выглядела точь-в-точь как в аниме, но, едва коснувшись подошвами досок, я сразу выкинул это из головы.

Потому что увидел его.

Наконец-то он был передо мной, на расстоянии шага или удара, рукопожатия или пощечины. Или мучительной смерти. О да. Он лежал на постеленном на полу матрасе с горой подушек под головой, укрытый одеялом, неподвижно уставившись в потолок. Рядом с ним на подушках покоилась маленькая головка с каштановыми волосами. Четвертая? Они что, спят вместе? Скотина. Еретик. Впрочем, это их проблемы.

— Вот мы и встретились, ублюдок, — мягко сказал я, делая шаг вперед.

Он не ответил.

— Ты слишком много взял на себя, зовущий себя Кораксом, учеником Розена — недостойный лжец, присвоивший себе чужое. Судьба послала меня за тобой, и вот я здесь, чтобы положить конец твоей гнусности.

Молчание. Он смотрел на меня тусклыми остановившимися глазами — на меня или сквозь меня. Его лицо являлось точной копией лица колдуна из моего сна, — или альтернативной вероятности? — но было бледным и осунувшимся, почти прозрачным. На покрытом засохшей кровью виске слабо трепыхался живчик. Лазурная тоже не шелохнулась.