Книга Легиона

Повозиться пришлось все же изрядно, в основном потому, что многие записи выводили на ложный след. Врачи, особенно «скорой помощи», писали на ходу, наспех, и далеко не всегда уточняли, каким именно образом пострадавший вскрыл себе вены. Иногда цепочка записей приводила к безуспешной попытке реанимации, и фамилия пациента закономерно обнаруживалась в заголовках папок в кабинете Марго. Окончательный «урожай» составил девять человек, которым в силу стечения обстоятельств удалось вырваться из когтей неведомой инстанции, жаждавшей их крови. Все они были живы и, как выяснилось позднее, суицидных попыток повторять не пытались — то есть эта смерть, промахнувшись однажды, не посягала на свою жертву вторично. Двое из них пребывали в психиатрических лечебницах, четверо жили в семьях, один, студент, — в общежитии, и двое — пенсионер и продавец магазина строительных товаров — существовали в одиночестве. Помимо этих предварительных сведений, Марго, по журналам «скорой» и «неотложки», удалось выяснить, что всех их теперь объединяла общая болезнь — эпилепсия.

Несмотря на интенсивные штудии в лечебных учреждениях, взятые на себя в основном Платоном, ибо Марго имела еще нагрузку и на работе, они дважды посещали роковой пятачок на Охте, который между собой называли «логовом» или «зоной». Для чего они туда ездили, объяснить ни тот, ни другая не могли — их туда просто тянуло, и все.

Платон первым сформулировал напрашивающийся вывод:

— Похоже, нам нужна там явочная квартира.

За этим дело не стало, и через два дня они арендовали двухкомнатную квартиру в самом центре «логова», на девятом этаже «точечного» дома. Они проводили там часть времени, даже иногда ночевали, чувствуя себя разведчиками в тылу врага, и время не притупляло ощущения опасности. Впрочем, эти достаточно острые эмоции не мешали их общей работе, а, скорее, стимулировали активность.

Сейчас им предстояло получить хоть какую-то информацию от неудачливых самоубийц, которых они на своем рабочем жаргоне именовали для краткости «эпилептиками». Не сговариваясь, оба почему-то сочли естественным начать с обитателей психлечебниц. Один из них содержался на Пряжке, а второй — в «Скворечнике», то есть больнице имени Скворцова-Степанова.

На Пряжку попал тридцатилетний водитель бульдозера, несмотря на молодость, уже с уголовным прошлым. В силу своей крайней агрессивности он числился в «буйных». По свидетельству жены и начальства на службе, он был агрессивен всегда, от природы, из-за чего и попал в свое время на скамью подсудимых; неудачная же суицидная попытка разбередила в нем лютую злобу ко всем окружающим.

В больнице Марго приняли любезно, и ее служебного удостоверения оказалось достаточно, чтобы познакомиться и с историей болезни, и самим пациентом. Здесь еще витали остатки прежнего пиетета по отношению к органам наведения порядка, когда психиатр смотрел на следователя как на «старшего брата».

Марго провели к бульдозеристу в палату. Он лежал неподвижно, словно растекшись по койке, которую явно превосходил габаритами, и чем-то напоминал тушу убитого зверя. Дежурная медсестра объяснила, что он пытался затеять драку с санитарами, и только что получил внушительную дозу транквилизатора. Глаза его были раскрыты, но смотрели бессмысленно, и лицо, несмотря на расслабленность, сохраняло угрюмое и злобное выражение. Момент для визита явно был неудачным, но медсестра утешила Марго в том смысле, что и в другое время разговаривать с ним невозможно.

— Он, что, все время молчит?

— Если бы молчал… Сплошной мат и угрозы.

— Какие именно угрозы? Постарайтесь вспомнить как можно точнее.

— Угрозы очень простые: убью… изобью… прибью. Иногда еще… всех вас к ногтю, скоро… доберусь до вас, очень скоро… Вот и все.

— А после припадков эпилепсии он говорит что-нибудь?

— Когда как. Но все то же самое: убью, прибью, и ругань.

— А какие-нибудь имена? Или странные слова, к примеру, — центурион, галион?

— Да вы что? — девица бесцеремонно прыснула. — Он, кроме матерных, никаких слов не знает. Вот, ей-богу…

Похоже, она была права, и Марго оставила ей свой телефон с просьбой в случае чего позвонить — исключительно ради поддержания общей методичности действий.

В «Скворечнике» Марго встретили, мягко говоря, без большого радушия. Главного врача не было, а заведующая отделением, довольно молодая для этой должности дама — приблизительно ровесница Марго, не пустила ее дальше своего кабинета:

— Нет, его беспокоить нельзя, это я как лечащий врач утверждаю. Он только начинает приходить в себя, и вдруг вы — с вашими вопросами именно о том, что ему нужно забыть. Тем более, Философьев — поэт, драматург, натура возбудимая, творческая… нет, нет… месяца через два… может быть.

— Хорошо. Меня интересует не он, а его эпилепсия. Точнее, то, что он говорит после припадков. Кто-нибудь из персонала мог это слышать?

— У нас бред больных не подслушивают. Это неэтично. Поймите же, душевнобольные, как никто другой, нуждаются в уважении.

— Я не спорю, конечно, — Марго была озадачена, — но все же… в разумных пределах…