Книга Легиона

— Совершенно неправильно. Мысли — не обязательно слова. Есть мысли, не выразимые словами, например, о взаимоотношении понятий. Но есть и слова — обрывки стихов, возгласы, целые фразы, и умные, и бессмысленные… и просто отдельные слова. А образы тоже разные — звуки речи, шум, музыка, ощущения тепла, света, дождя — всего не перечесть. И картинки, разумеется, тоже… Даже приблизительно все описать невозможно… Фрагменты мыслей, ощущений, эмоций тысяч людей сразу. — Гронский сжал пальцами виски. — Боюсь, моя бедная голова может этого не выдержать.

— Может быть, вам стоит на время уехать отсюда? — предложил Платон.

— Нет, сутки я еще продержусь, а там посмотрим.

— Тогда хотя бы выпейте коньяка… И теперь вот что… То, что вы перечислили, по-видимому, просто рабочая циркуляция информации, пользуясь вашей терминологией, в сверх- или метамозге, внутри которого вы оказались. Вроде как цеховой производственный шум. А какие-нибудь императивы, приказы вам удалось уловить?

— В огромном количестве, тысячи. Просьбы, приказы, мольбы, требования — уйти или не уходить, встать с постели или лечь спать, что-то принести, унести, передать, что-нибудь немедленно сделать или не делать ни в коем случае.

— А приказа убить кого-нибудь? Или себя самого? Или, наоборот, не убивать? Чего-либо подобного не было?

— Нет, ничего похожего… Убийства упоминались, но не в таком контексте.

— Давайте договоримся: если вы перехватываете жесткий императив совершить самоубийство, и особенно — конкретным способом — вскрытием вен, то постараетесь уловить направление, точно засекаете время и сразу звоните нам.

— Хорошо. Я, наверное, именно так поступил бы и без всякого инструктажа.

— А как вы думаете, оно… он, этот сверхмозг… замечает ваше, так сказать, безбилетное присутствие?

— Не знаю… этого я не почувствовал. Думаю, нет. Скорее всего, он воспринимает меня просто как частицу самого себя… если у него вообще существует процедура внутренней инспекции.

— Постойте-ка, — спохватилась Марго, — а как же вы будете спать? Вы здесь не заснете. Давайте, на ночь мы вас все-таки вывезем.

— Я об этом думал, конечно. Видите ли, одну ночь не поспать — для меня не проблема. А мне очень уж хочется выяснить, как все это будет выглядеть ночью. Дело в том, что обычная передача образов на расстоянии ночью бывает намного успешнее, чем днем.

— Что же, вам виднее, — не очень уверенно согласился Платон. — Но в любом случае, и именно ночью особенно: звоните в любой момент без стеснения, и мы немедленно здесь появимся.

Всю первую половину ночи невнятное беспокойство не оставляло Марго, ей не спалось, и около четырех она позвонила в «логово».

— Все невероятно интересно, — заявил телепат возбужденным и бодрым голосом, — вы и представить не можете, как интересно. Это стоит бессонной ночи. Но я не против, если утром, после десяти, вы меня заберете отсюда, чтобы я отдохнул.

Марго успокоилась и смогла, наконец, уснуть. Она проспала до одиннадцати, благо, выдался выходной день. Платон, просидевший полночи над книгами, беспробудно спал. Удивившись, что телепат до сих пор не позвонил, Марго набрала его номер — трубку никто не брал. Может быть, заснул все-таки, с надеждой подумала Марго, но вчерашняя тревога проснулась и терзала ее с удвоенной силой. Она бесцеремонно растолкала Платона и, не дав ему даже выпить кофе, заставила сесть за руль.

Дверь явочной квартиры оказалась захлопнутой, но внутри никого не было. В прихожей путь преграждала опрокинутая табуретка, на кухне горел газ под раскаленным выкипевшим кофейником, и все помещения заполнял смрад сгоревшего кофе. Телефонная трубка валялась под стулом, на котором обычно сидел телепат, а на столе обнаружился недоеденный бутерброд и пустая кофейная чашка. Положение кнопок диктофона соответствовало режиму записи, и кассета успела перемотаться целиком. Марго вернула пленку к началу.

Сначала было слышно негромкое покашливание и приглушенный ритмический стук — видимо, пальцами по столу. Потом пошел текст.

«Звуковой образ: музыка, тихая, но неприятная и неотвязная».

«Ощущение боли в пояснице и всплеск раздражения по этому поводу. Никаких образов».

«Зрительный образ: темная фигура в подворотне. С ней связано ощущение страха».

«Женский голос: однообразный перечень чисел. Вероятно, какой-то код».

«Целая серия зрительных образов: красивые яркие картинки парковой местности. Сезон — летний».

«Неясное видение двери… нет, скорее ощущение, что рядом дверь. Обостренное сексуальное влечение к объекту за дверью».

Отложив подробное изучение текста на будущее, Марго включила ускоренное прослушивание и нашла последнюю запись.

«Десять минут девятого. Сильный императивный импульс, сильнее всех прочих… непререкаемый, властный… да, он полностью подчиняет, неповиновение невозможно… требует что-то сделать, внушает страх… страх сделать неправильно… да, так и есть!.. О-о-о!»

Речь Гронского, вначале тихая и бесстрастная, к концу записи ускорялась и становилась громче, переходя почти на крик. Заканчивалось же все настоящим воплем, то ли страха, то ли боли.