Книга Легиона

Платон проанализировал имеющуюся в их распоряжении уже целую сотню самоубийств и установил, что по времени они распределяются равномерно в течение суток. Таким образом, время дежурства не имеет значения, и пожелание Володечки функционировать только по ночам было сочтено приемлемым. Дабы никто из участников не переутомлялся, «рабочий день», выражаясь условно, установили с полуночи до пяти утра. Ассистирование Володечке, по крайней мере на ближайшие дни, Платон взял полностью на себя, поскольку Марго надо ходить еще и на службу. Но первое дежурство она пропустить не могла, поэтому поехали втроем.

Очутившись в «зоне», Володечка, в отличие от покойного Гронского, ни восторга, ни интереса не выказал.

— Беспокойное место. Шумно, — изрек он недовольно.

— То есть как, шумно? — поразилась Марго: ей казалось, кругом полная тишина.

— Астральный шум сильный. Ментальный шум тоже. И вообще… везде так и шныряют.

— Кто шныряет?

— Лярвы.

— Что такое лярвы? — заинтересовался Платон.

— И здесь на стенках висят.

— Но что это? Объясните.

— Блевотина человека в астрале.

— Перестаньте валять дурака! — взбеленилась Марго. — Отвечайте толком, когда вас спрашивают! И пользуйтесь, пожалуйста, пристойными словами.

— Я-то пристойными пользуюсь, — флегматично огрызнулся Володечка, — а вот вы… задаете глупые вопросы, да еще злитесь, тут в астральном поле и появляются новые лярвы. Вы их и выпускаете. А они сами собой не пропадают, значит, загрязняете астрал… Злоба, страх, раздражение, обиды всякие — каждый раз возникают лярвы. Здесь их и так полно… место такое.

— Понятно, — примирительным тоном объявил Платон, — вы уж простите наше незнание. Если вы не против, я немного введу вас в курс дела.

— Не надо.

— Просто кое-какие детали, отмеченные во время сеанса Аристарха Александровича Гронского, для вашей же…

— Мне не нужны профанические знания. Все, что понадобится, я выясню сам.

— Но это необходимо для вашей безопасности…

— У вас нет силы. Вы не можете меня защитить. У меня есть сила. Я сам о себе позабочусь.

Он уселся у стола, выпрямив свое веретенообразное туловище и слегка запрокинув голову, словно высматривал что-то в одному ему видной дали. Марго и Платон коротали время на кухне за кофе и газетой с кроссвордами и лишь изредка заглядывали к нему — он сидел неподвижно, столбом, словно гигантский суслик, караулящий свою норку. От предложенного растворимого кофе он отказался, снизойдя до краткого объяснения:

— У него мертвая прана.

Так он просидел, не вставая с места, до пяти утра, и за это время не сделал ни одной пометки на лежащей перед ним бумаге и ни разу не включил диктофон.

— И вы не восприняли ни одного сообщения? — спросил Платон, стараясь преувеличенным удивлением скрыть проснувшуюся в нем подозрительность.

— Не воспринял. Такого, какое вам надо.

— Но неужели не было ничего интересного?

— Что интересное? Шум? Вам это неинтересно, — он вдруг по-детски лукаво скосил глаза: — А вы помните, что каждый сигнал стоит пятеру?

Это было, пожалуй, единственной в нем чертой, вызывающей симпатию: мгновенное превращение тяжеловесного монстра в ребенка. Тоже монстра, но все-таки ребенка.

В машине Володечка получил свои честно заработанные пятнадцать долларов, и был доставлен домой.

Оставшись с Платоном вдвоем, Марго первая задала вопрос, вертевшийся у обоих на языке:

— А он не шарлатан?

— Кто его знает… Надеюсь, Гронский не мог так ошибиться.

Следующие две ночи дали такой же, то есть нулевой, результат, и Марго одолели сомнения:

— Может попробуем кого другого?

— Не спеши. Убийства повторяются с периодичностью примерно раз в неделю. — Они давно уже в обиходе стали именовать эти самоубийства их подлинными названиями, убийствами. — А неделя — это сто шестьдесят восемь часов. Значит, вероятность, что очередное убийство выпадет именно на эти три дежурства — менее десяти процентов. Думаю, менять его рано.

— Больно грамотный ты, — проворчала Марго. Ее раздражал застой в делах.

— Чисто полицейский ход мысли, — пожал он плечами.

В последующие несколько ночей Платон ассистировал Володечке самостоятельно, а Марго в одиночку отсыпалась в своей постели.

Володечка не менял своего поведения, он отсиживал свои пятичасовые смены неподвижно, с терпением стерегущего добычу животного, и неизменно отказывался от кофе и бутербродов, так что в конце концов Платон перестал что-либо ему предлагать.

В первый раз телепат пошевелился во время шестого дежурства в час тридцать ночи. Как удалось подглядеть Платону из коридора, он довольно долго что-то старательно рисовал на бумаге. Хотя на столе лежал диктофон, и Володечка согласился с присутствием этого прибора, он заранее объявил, что включать его не намерен, дабы не подвергаться воздействию дурной энергии, исходящей от этого неправедного изобретения.