Книга Мануэля

– Нет, ты погляди, какая прелесть, – прохрипел раввинчик, – какой суперизобор, старик, журнал справляет свой день рождения, и ты прочитай, что пишет один из наших соотечественников, думаю, в искусстве пустословия никто его не превзошел.

– Самое осмысленное здесь – это, по-моему, кружок, которым ты обвел его мнение, – сказал Андрес, падая в кресло и одновременно обнаруживая там ножки Мануэля, безнадежно запутавшегося в занавеске и пребывающего в экстазе сосания. Потрудившись, Андресу удалось извлечь его из мальстрема бахромы и кистей, хотя и не без борьбы, ибо Мануэль, как настоящий мужчина, упорно сопротивлялся, ведь оставалось еще обсосать сантиметров тридцать бахромы, и когда малыш очутился на коленях у Андреса и стал рассказывать ему что-то вроде «ифктугпи», «фэнудэ» и прочих подобных словечек, Андрес спросил Лонштейна, давал ли он ребенку хоть немного молока и той дурацкой пищи, которой пичкают младенцев.

– Давал, но немного, – сознался пристыженный раввинчик, – Сусана, видишь ли, оставила три литра с лишком, но ты же понимаешь, что из-за известий по радио и патриотического энтузиазма, который во мне возбудила вот эта заметка, я не очень-то мог соблюсти режим молококорм-ления, уж не говоря о том, что гриб стал у меня клониться вправо, и это кажется мне дурным знаком. А в общем, как подумаю, во сколько обходится один бифштекс моей женушке в ее домике в Рио-Куарто, а тут эти кретины швыряют сорок девять миллионов долларов на самолеты, чтобы пугать бразильцев.

– Давай, старик, – сказал Андрес Мануэлю, который начал понимать, что обстановка в доме улучшается, – давай пей, пока этот варвар перескажет мне известия.

– Фиата, фика, фифа, фига, – сказал Мануэль, очень довольный.

Argentine [138]

– У него поразительные мнемонические способности, – удивился Лонштейн, – вчера вечером он слышал мое каббалистическое толкование аббревиатур в списке международных организаций, который мне передал Расмуссен, наш копен, он в ЮНЕСКО писмашинирует; кстати, знай, что У Тан упустил единственный в жизни случай решить международные проблемы, взгляни на список и сам посуди.

– Известия, – повторил Андрес.

– А, чепуха, все то же, срок ультиматума истекает в полдень, все правительства возмущаются, французская полиция идет по следу, нюх, нюх. Кто-нибудь видел, как ты входил, байзе-уэй [139]?

– Думаю, что нет.

– В конце концов вы меня угробите, я такую ночь провел с этим дитятком, ты не представляешь, то ему надо писать, то просит есть.

– Ты же его моришь голодом, – сказал Андрес, осуществляя переливание молока из бутылки в Мануэля, – смотри, бедняжка засыпает, ты, бесстыдник, я об этом донесу в ФАО и в ЮНИСЕФ, раз уж речь зашла об аббревиатурах.

Вдвоем они уложили малыша, очень бережно, чего от них трудно было ожидать, тем временем вскипела вода для кофе, и раввинчик пошел рассуждать об аббревиатурах, пока, после второй стопки водки, Андрес не взглянул на него («ожидается информация о потрясающем похищении… между тем Мирей Матье поет о большом успехе») и не спросил сердито, какого черта он занялся аббревиатурами теперь, когда творятся такие дела, словно Лонштейн зарекся говорить о Буче, хотя транзистор, неудержимо лопотавший про bossa nova [140] и Мирей Матье, был у него все время включен, и Лонштейн опять завел свое насчет интернационального синкретического языка и аббревиатур, ведь можно сказать, что все сводится к этому перечню неуклюжих чудищ, кишащих в напечатанном на ротаторе листке, который раввинчик с презрением кинул мне.

– У меня на то есть причины, – сказал Лонштейн, – и, кстати, скажи, что это ты такой бледный, друже?

– Да так, плохо спал, и вообще я сейчас уйду, так что дай мне точный адрес.

– Ах, старик, да это…

– Говори, – повторил Андрес.

– Но разве не интересней было бы тебе узнать, что такое КОНОВК или ГСАРАТЛ? ВООЗД и АЕДЖИ – это тебе ничего не говорит? [141]

– Ну, пожалуйста, старик.

– Ах, ясно, вечное пожалуйста, пожалуйста… Сперва я должен тебе объяснить, что эти фонемы соответствуют не более и не менее как Комиссии Объединенных Наций по объединению и восстановлению Кореи, Главнокомандующему союзных армий региона Атлантики, Всемирному объединению организаций защиты детства и, держись покрепче за кресло, Ассоциации Европейской джутовой индустрии.

– То есть я вижу, ты не хочешь дать мне адреса.

– Вовсе нет. Я задал тебе вопрос, ты мне ответил сайд-степом [142], так изволь слушать.

– Я ухожу, Лонштейн.

– Ах, сеньор уходит. Заявление о намерениях, но я на это – сам понимаешь.

– Трудно объяснить, – сказал я, – ох как трудно, Лонштейн, я сам этого не понимаю или понимаю что-то не то. Старая история, проспал я одно дело, а там Людмила и Буча, и какая-то усталость одолела.

– Да уж, брат, сел ты в лужу, – сказал раввинчик, – но на все твои резоны, повторяю, я. Очень легко стать в шеренгу после отбоя, детка, во всяком случае, из всех слов, которые ты сейчас произнес, правдиво звучит только Людмила, то есть опять-таки зетолдблэкмэджиколдлав, как пела illо tempore [143] Джуди Гарланд.