Книга Мануэля

Я с жалостью взглянул на нее, слишком одетую и неуместную здесь, единственную женщину в партере. Как ей сказать, что мы пришли сюда не ради стриптиза, что я просто хочу еще раз поглядеть на ее драматическое, мгновенное, упорное самоутверждение в каждой необычной ситуации, на ее мораль, действующую столь же автоматически, как дезодорант или лак для волос. Как, черт возьми, вывести ее и себя из равновесия, из кастрирующих ритмов хлеба насущного на каждый день в этот час, когда все вокруг Людмила и омут, поездка в замызганном поезде ревности, и все время что-то вроде барабана, далекого колокола, это, наверно, сердцебиение от избытка белого вина, тамтам под веками, Фриц Ланг, угодливое и одновременно властное выражение лица подошедшего ко мне капельдинера, пистолет, вероятно, нацеленный из оттопыренного кармана белейшего пиджака, и полное выключение света, при котором все вокруг в напряженном ожидании, хотя что-то во мне знало об этом и видело это в снах, то есть пережило, и теперь надо как-то объяснить Франсине, на кой черт я притащил ее в этот унылый свинарник, где, что ни говори, мадемуазель Антинея единственное (с Франсиной на другом полюсе, в другой, равной ирреальной реальности), что можно назвать прекрасным, что может длиться, такое, чем была для меня Людмила, все данное точны, все завершается в течение одной ночи, все так ясно при звуках тамтама, который упорно не дает ответа, и тут надо бы сказать Франсине, но послушай, милая моя старушка, моя маленькая дурочка, неужто ты не понимаешь, что не ради стриптиза пришли мы сюда, взгляни на этого толстого алжирца, который наверняка прокучивает свои сбережения за неделю, взгляни на старичка в накрахмаленной сорочке, который уселся в первом ряду, чтобы не упустить ни одной подробности, что я считаю крупной ошибкой, известно ведь, что любая подлая лупа может прикончить самое Клеопатру, посмотри на этих словно бы дремлющих парней, их идеал мужественности состоит в том, чтобы изображать равнодушие, они прикрывают глаза и сквозь ресницы следят за мадемуазель Антинеей, которая и впрямь куда лучше, чем можно было ожидать за такую плату, ты как считаешь?

– Они мне противны, она и все здесь, и больше всего мы с тобой.

– Ох!

– Фарс для лицемеров, для импотентов и неудачников.

– Ах!

– Зачем, Андрес, зачем! Ну, понимаю, сегодня и все такое, но зачем именно это.

– Небольшое кругосветное путешествьице, малышка, вроде бы подведение баланса перед окончательным завершением дел, долгая ночь Нерваля у фонарного столба. Не гляди на меня так, у меня нет задатков самоубийцы, это все метафора. Лучше послушай музыку, которую дали бедняжке Антинее, это играли в Акапулько ровно двадцать лет назад, у меня в юности была эта пластинка. Нет, со спины она совсем недурна, этакая self-contained [116] попка. Ах, и теперь, да, теперь у нее улыбка такая же нежная и добрая, как ты, крошка.

– Развратник ты с твоими self-contained попками, твоей эротикой из бульварных романов.

Однако ее рука на моем бедре, жаркая и цепкая, уже начала, как бывало много раз, свое кругосветное путешествие, упрек ведет к нежности, нежность к поцелую, поцелуй к любви, любовь к пробуждению, пробуждение к упреку, и вот – резкое и горькое разъединение капсул, пока НАСА тел наших не отдаст приказа снова сблизиться и произвести стыковку (Рейтер). Серьезная, таинственная, усталая мадемуазель Антинея завершила свой номер, сделав шаг в сторону, при котором выигрышно выделялись ее груди, синее покрывало со звездами упало на приоткрывшийся на миг тщательно эпилированный треугольник, где явно нарушалось распоряжение муниципальных властей в статье А-2345 о максимально дозволенном обнажении, дабы мелькнул розовый проблеск, и ярко-зеленые лучи юпитеров совпали с коллективным движением на стульях, жидкими, неохотными аплодисментами и завывающим «у-у-у», которое не предвещало ничего хорошего, вот увидишь, она в свои сорок пять еще и беременна, этим экзотическим дамам невесть почему прощают и возраст, и брюхо.

– Видно, знаток.

– Да нет, детка, просто предположение. Но послушай, если, несмотря на все количество выпитого, тебе не удается освоиться в этой обстановке, надо уходить, и я поищу тебе такси, о котором ты говорила, раз уж мне суждено провести эту ночь одному.