Книга мертвых-2. Некрологи

На фотографии на экране моего компьютера худой стриженый подросток держит черный (черный серп и молот в белом круге) флаг нацболов. Выражение лица серьезное. Фоном служит огороженный забором участок леса. На заборе знак: проезда нет.

В книге моих стихов «Мальчик, беги!» есть стихотворение «Нацболы». Вот оно:

Подростков затылки худые,
Костлявые их кулаки.
Березы. Собаки. Россия…
И вы — как худые щенки…

Пришли из вороньих слободок,
Из сумерек бледных столиц,
Паров валерьянок и водок,
От мам, от отцов и сестриц…
Я ряд героических лиц

На нашем холме замечаю.
Христос им является, тих?
Я даже Христу пожелаю
Апостолов смелых таких!

Я поднял вас всех в ночь сырую,
России-страныледяной,
Страны моей страшной, стальной
— Следы ваших ног целую!

Вы — храбрые воины света,
Апостолы, дети, сынки,
Воители черного лета,
Худые и злые щенки…

Добавить мне нечего. Следы ваших ног целую.

Наследница Майоля Дина Верни (Dina Vierny)

Честно говоря, я думал, она умерла давно. Но 23 января увидел в I-net, что в блогах обсуждают тему «Скончалась Дина Верни». Оказалось, она умерла пару дней назад. Возрасту ей дают кто восемьдесят девять лет, следовательно она родилась в 1919 году, кто утверждает, что она родилась в 1917-м. В любом случае могу свидетельствовать, что она была очень старая бабушка уже давно, еще в начале 1990-х.

Я познакомился с нею в 1974 году, в мастерской Ильи Кабакова, что находилась на крыше дома страхового общества «Россия» на Сретенском бульваре. Стояло лето, на ней была белая юбка, шелковая блеклая пастельная кофточка и летняя шляпа, на ногах туфли с множеством переплетений ремешков. Такая себе немолодая парижская светская женщина. Я прочитал свою концептуальную, как ее представил Кабаков, поэму «Мы — национальный герой» и вызвал этим моим текстом неподдельный интерес Дины. «Это не стыдно показать в Париже, это замечательно», — энергично прокомментировала парижанка. Мы (я пришел с красавицей Еленой, уже моей женой) понравились Дине и она дала нам свой адрес и телефон. Мы уже знали, что уедем, ждали только разрешения на выезд из ОВИРа, потому лихорадочно коллекционировали европейские адреса. Я очень рассчитывал на мою поэму, мне казалось, что мифологизированные образы Эдуарда и Елены и необыкновенная их судьба (они становятся супер-звездами, знакомятся с Сальвадором Дали и Папой Римским, вообще эта конфетно-приторно-чуингамовая история, я не видел этого текста лет тридцать) вызовет интерес издателей всего мира. Талантливый провидец (мы действительно познакомились вскоре с Сальвадором Дали, а Елена позднее отдельно побывала на аудиенции у Папы, я действительно стал в 1993 году кандидатом в депутаты Российского парламента, но не был избран, как это и предсказал в тексте), я оказался никаким практиком. Авангардистские тексты не становятся бестселлерами. Я, впрочем, вручил свой текст Дине.

Что она с ним сделала, я впоследствии не спросил. Она улетала в тот же вечер.

С Диной я встретился через шесть лет. Перебравшись в Париж из Нью-Йорка в 1980-м, я однажды отправился в ее галерею на Rue Jacobe, недалеко от аббатства Сен-Жермен-де-Пре и кафе «Флор». Из Москвы представлялось, что галерея должна быть как минимум размером с музей изобразительных искусств имени Пушкина. На деле это оказалось цокольное помещение скромных размеров. Его нельзя было назвать полуподвальным (sous-sol), но несколько невысоких ступеней вели вниз. Хозяйка сидела в глубине помещения на темном диване, затянутом в материю с огурцами либо баклажанами. Было лето, немного душно. Хозяйка беседовала с женщиной помоложе. От неузнания Дины и последующего конфуза (я ее не узнал), меня спасла лишь молоденькая служащая либо посетительница галереи, встретившаяся мне у двери:

— Могу я говорить с мадам Верни? — спросил я у служащей.

— Да, конечно, мадам на диване.

И только тогда в те недалекие десяток метров, что я шел к сидящей на диване, я уверил себя, что это она. Почему-то в шесть лет она преодолела барьер между категориями «зрелая женщина» и «старая женщина». На ней был балахон, их обыкновенно и напяливают старые женщины, когда приходит старость, бесформенный, не скрывающий фигуру, как им кажется, а напротив, безоговорочно на нее, тяжелую, указывающий.

— Здравствуйте, Дина, — сказал я по-русски. — Я — Эдуард Лимонов, мы с вами познакомились в Москве в 1974-м в мастерской Ильи Кабакова.

Она улыбнулась, встала и подала руку.

— Вы надолго в Париже? О вас пишут газеты. Это надо было слышать, это «пишут газеты»…