Солдат вынимает из ножен на бедре стилет и бросается на юношу, пытаясь вонзить оружие в его горло. Хрипло выдохнув, парень в отчаянии пинает монстра в колено и переворачивается на живот, пытаясь отползти в сторону.
Необычайно холодные пальцы стискивают его опаленную лодыжку и тянут назад.
Кричать не получается. Он снова бьет ногой наугад, но на этот раз промахивается, и стилет мягко пронзает его плоть и вонзается в бок.
Глаза закатываются.
— Непослушных надо наказывать, — смеется прямо в ухо солдат и заносит руку, чтобы закончить дело.
— Дасти!
Что-то вспыхивает у второго бедра солдата. Стилет уже мчится к его глазу. Стиснув зубы, юноша бросается вперед и перехватывает другой такой же клинок. Извернувшись, он вонзает стилет солдату в нижнюю челюсть.
Скинув с себя тяжелый труп, он вытаскивает оружие из головы мертвеца. Видит второй — выковыривает его из скрюченных как у ворона пальцев.
— Лиза, иди сюда!
Едва поднявшись на ноги, он протягивает руку к сестре. Она бежит навстречу, размазывая по щекам слезы. Грохот. Выстрел. Ее тело падает к нему на руки, и вместо лица у него одно кровавое месиво из крови, костей и мозгов.
— Лиза! — рыдая, он трясет сестру за плечи. Бесполезно.
Осторожно опустив ее на землю, парень оглядывается и видит, что прямо к нему движется еще один солдат, и в руках у него вспыхивает кривая полоса красной сабли.
Он в последний раз бросает взгляд на тело своей сестры и бежит прочь.
— Ловите его! Брукс, он бежит прямо к тебе!
Ноги подкашиваются, и он падает. Бьется головой о что-то мягкое и тут же с воплем бросается в сторону, едва не свалившись лицом в развороченный живот мертвого отца. Рядом с ним лежит и мать, недвижимыми руками прижимая к груди кричащий маленький сверток, и ее остекленевший взгляд упирается в кровавое от восходящего солнца небо.
Он протягивает к ней руку. Окровавленные пальцы стискивают маленькую подвеску, лежащую у нее на груди.
— Добегался.
Он поднимает голову вверх и встречается глазами с человеком, чье лицо от правого глаза до самого подбородка изуродовано большим кривым шрамом.
Солдат следит за его взглядом, с интересом смотрит на укутанного в старое одеяло младенца.
— Твой сын или брат? Нет, для сыночка ты слишком молод. Сколько тебе? Шестнадцать?
В ответ он слышит лишь молчание. Вокруг уже толпятся другие, и на их лицах сверкают мрачные ухмылки, а глаза горят желтизной.
— Отвечай, иначе я насажу его на меч!
В доказательство своих слов солдат направляет острие клинка на ребенка.
— П-пятнадцать, — с болью выдыхает юноша.
— Пятнадцать, — «шрам» довольно кивает. — Как раз сгодишься для работы на рудниках.
— Не убивай его, прошу. Я сделаю все, что угодно, только не убивай брата…
Захватчик улыбается. Схватив маленького Генри за голову, он кидает его в сторону, и визжащий малыш исчезает в пасти подбежавшего волка.
— Нет!
— Вот, что случается с…
Договорить он не успевает. Небо внезапно заливает ярким красным светом, кто-то кричит:
— Капитан, в сторону!
— Сраный Ель снова палит куда попало!
Снаряд врезается землю, и их накрывает оглушительным гулом взрывной волны.
— Нашел что-нибудь, Патрик?
— Не-а. Походу эти говеные псы все заграбастали себе. Только всякие железки и остались. О, гляди-ка, еще и кольцо.
— Золотое?
— Медяк.
— Так выкинь его, балбес! Сейчас за медь дают меньше, чем за чистое лошадиное дерьмо. Им, видите ли, удобрения нужны для растений. Тьфу ты, куда только катится мир.
— И не говори. Походу скоро мы вообще останемся без заработка.
— Угу. А у меня вот-вот дитятко появится.
— Поздравляю! Что ж ты сразу не сказал, старый хрыч?
— Сам ты старый, бычий ты хрен. Просто сглазить не хотел. В прошлом коду как Марта разродилась, так девчушка мертвая появилась. Тьфу-тьфу, мы ее быстрей на святой землице прикопали, чтобы вурдалак какой не явился.
— Марта-то небось убивалась?
— Еще как. Целыми днями продыху не давала, заперлась в каморке и рыдает, только стенки трясутся. Между прочим, весь месяц я других двоих сам с ложечки кормил, чуть не спину не надорвал, пока между работой и домом разрывался.
— Ну-ну, все в конце концов налаживается. А Гейла и Жук?
— А что с них станется? Живы-здоровы. Одна красивенькая прям как цветочек какой, а другой с каждым днем все выше и толще, скоро уже вместо меня сможет землю копать.
— Это хорошо… А, долбаный Холхост!
— Чего такого?
— Снова трупы, едрить их в задницу это сучье отродье! Воняет как в нужнике у Лине, хоть стой хоть вешайся.
— Так заткни нос и пошарь по карманам.
— Да ну, навряд ли они и там чего оставили, ты ж знаешь этих оборотней клятых. Я лучше вон к той развалюхе пойду. Дом, глядишь, богатый, только остыл. По-любому осталось чего.
Услышав удаляющиеся шаги, Дастин захрипел. На крик сил не оставалось, горло неимоверно першило, и язык опух настолько, что не выговорить ни слова.