Книга мёртвых

Я пытался осмыслить характер сепаратистских локальных войн, всех этих горячих точек, где я побывал, что-то общее поймать в характере войн в Славонии, в Боснии, в Книнской Крайне, в Приднестровье, в Абхазии и позднее – в Таджикистане. Общим оказалось то, что всё это богатые, плодородные крестьянские земли, обильные виноградом, фруктами. Приднестровье – «огород Молдовы», где фруктовые сады тянутся часами вдоль шоссе, Абхазия с её апельсиновыми, мандариновыми рощами, с рощами хурмы. Виноградники, овцы Боснии, и даже каменистые плато Книнской Крайны над Адриатикой – плодородны скотом: миллионы овец. Солдаты вздыхали в казарме: «Опять ягнятина на обед». В Таджике снимают два урожая лимонов, пшеницы – три. Это не мёрзлые российские просторы, где в Московской области успевают за крошечное лето вызревать только скороспелые сорта помидор. Народы поднялись там, где были владельцами красивых и плодородных земель. Хлипкую квартирку, бетонную соту, тараканью нору в мёрзлом городе защищать кому в голову придет? А вот обширные богатые дома в Боснии, целые крестьянские замки в Абхазии, сытые деревни Приднестровья защищать поднялись. То были всё крестьянские восстания, по сути дела, как бы они ни организовывались и кто бы их ни возглавлял. Кстати, и Карабахский конфликт, и Чеченская война – тоже крестьянские войны, попытка зажиточных крестьянских народов сохранить своё добро или оттягать чужое.

В конце декабря 1991-го я вернулся с войны в Славонии в Белград. «Тебе надо отдохнуть, – сказали мои сербские друзья-литераторы. – Езжай в Сараево, там тебя знают и любят, звонили несколько раз, просили привезти тебя. Там тихо, ленивая провинция, даже собаки не лают от лени. Там отдохнёшь. Там ничего не происходит». Я не поехал в Сараево, где ничего не происходит. Я полетел в Черногорию. Там в Титовграде (ныне Подгорица) я впервые увидел албанцев. Вечером на главной улице под ледяным ветром с гор гуляли пьяные мрачные мужики в чёрных кожаных куртках и в кепках. Женщин я не видел. Выглядели албанцы точь-в-точь как толпа арабов во Франции. Мужчины без женщин. А в начале апреля в 1992-м в Сараево началась война, то есть через четыре месяца. Вот вам и нелающие собаки. Мои друзья литераторы видели только поверхность – жизнь обывателя. Под поверхностью, если заглянуть, можно было обнаружить бурную жизнь: издавались мусульманские националистические газетки, шли дискуссии в крошечных журналах оппозиции, идея Алии Изитбеговича, тогда просто мусульманского интеллектуала, о создании мусульманского государства в Европе живо обсуждалась несколькими сотнями заинтересованных людей. В начале апреля джинн вырвался на волю, появились первые трупы, и в течение месяца широкие массы были втянуты в междоусобицу. Любая тлеющая в журнальчиках и газетках, тлеющая втуне идея может стать разрушительной и сталкивать лбами народы. Если профинансировать распространение этой идеи в массы путем провокации. В Сараево 6 апреля состоялась манифестация мусульман. По манифестации были сделаны выстрелы, несколько человек были убиты. Мусульмане утверждали, что эти выстрелы – якобы дело рук сербской полиции. Но мы знаем, что позднее в ходе войны мусульмане, не дрогнув, организовывали обстрел своих же мусульман, сараевских жителей, стоявших в очереди за хлебом. Чтобы вовлечь европейские страны в конфликт на своей стороне. Потому ясно, что и первые выстрелы – скорее всего, дело рук людей Изитбеговича. Сербам они были невыгодны, эти выстрелы.

В октябре 1992-го я уже стоял с президентом Сербской Республики Боснии Караджичем над окружённым городом Сараево, и нас снимала телекомпания БиБиСи. Там я допустил ошибку – не усмотрел, как камермен БиБиСи снял меня, стреляющего из пулемета по городу. В фильме, в этот короткий эпизод, умело вставлена картинка мирных домиков города, секундная вставка – и я опять стреляю. Эти кадры (фильм был показан в США, Франции, Англии несколько раз) стоили мне дорого. Они «подтверждали» мою дурную репутацию националиста, фашиста и, вот, пожалуйста, убийцы мирных жителей. (Ибо кто ещё живёт в аккуратных домах: мирные, конечно, жители.)