Книга мёртвых

В 1982 году я закончил «Автопортрет бандита в отрочестве» и позвонил в Фонтене-о-Роз. Книжку они взяли, понравилась, обложку заказали художнику Толстому. Толстый повел меня на набережную Сены, где сфотографировал лежащим якобы в луже крови. Шею мою пронзает кинжал или кортик, а на нём, как на гвозде, – выцветшая фотография. Имелось в виду, что я поражен прошлым. Со скрипом, частыми корректурами, медленно, книга делалась потихоньку. Я участвовал в работе. Раскладывал отпечатанные брошюрки книги, собирал из брошюрок книжки одну за одной для отправки в переплётную. Мишка, тот, что предстал передо мной впервые с испачканными по локоть руками, печатал брошюрки на типографской машине. В перерыв мы все усаживались на кухне, порою мест не хватало. Ели обычно одно блюдо, его уже с утра готовила Марья Васильевна, плюс салат и вино. Спускался со второго этажа Андрей Донатыч, обыкновенно в клетчатой толстой рубахе, после обеда он каждый раз объявлял, чтобы мы не ставили грязные тарелки одна в другую. Дело в том, что его обязанностью было вымыть посуду после обеда. В спиртном Марья Васильевна явно его ограничивала. Скорее профилактически, ибо пьяным я его никогда не видел. Однажды видел пьяненьким. Это когда я как-то приехал к ним с Натальей и мы засиделись до позднего вечера. Поужинали с ними. И я попросил Наташу спеть. Обычно она отказывалась петь без аккомпанемента, но тут, очевидно, нужное настроение было, запела. Она ещё не была тогда запойной Наташкой, с которой надо было бороться и трудно было сладить, но, выпив, становилась страстной и эмоциональной. Накинув русский платок на плечи, спиною к окну, она спела мою любимую: «Окрасился месяц багрянцем, / И волны бушуют у скал. / Поедем, красотка, кататься, / Давно я тебя поджидал», – предлагает этакий парусный лодочник-спасатель девушке, идущей по берегу, очевидно, курортного городка. «Кататься я с милым согласна, / Я волны морские люблю. / Дай парусу полную волю, / Сама же я сяду к рулю,» – отвечает девица. И садится и правит в открытое море. Лодочник понимает это, когда уже поздно. На лодку наваливается буря. «Ты правишь в открытое море, / Где с бурей не справиться нам! / В такую шальную погоду / Нельзя доверяться волнам». И тут Наташка видоизменилась. Гордая, страстная, презрительная, низким горловым голосом она объяснила лодочнику, в чем дело: «Нельзя, говоришь, дорогой мой, / Но в прошлой минувшей судьбе / Ты помнишь, изменщик коварный, / Как я доверялась тебе!» И добавляет: «Меня обманул ты однажды, / Сегодня тебя догнала. / Ты чувствуешь гибель, презренный, / Как смерть, побледнел, задрожал». Песня заканчивается тем, что «А утром на волнах качались / Лишь щепки того челнока».

Когда Наташка закончила песню, они молчали. У Андрея Донатовича, как у ребенка, горели азартно глаза. Именно горели, потому что он сидел на другом конце стола, лицом к Наталье, было уже темно, горел свет и, отражаясь от окна за спиной Натальи, подсвечивал глаза Синявскому.

– Вон какая жена у вас, Эдуард, гордитесь, – сказал Синявский.

– Да я и горжусь, – вздохнул я.

– Опасная вы женщина, Наташа, – сказала Марья Васильевна. – Крайне опасная. Берегите Лимонова.

Наташа попросила вина. Если Мария Васильевна Розанова была женщиной, призванной беречь Синявского, то Наталья Георгиевна Медведева была женщиной, обреченной разрушать и себя, и своих партнеров по жизни. И Лимонова.

В тот вечер я и увидел Синявского пьяненьким. Он был много добрее, физиономия разламывалась надвое, и речь удлинялась, как при переводе с иностранного языка.

«Автопортрет бандита» вышел в мир в 1983 году. Розанова уговорила меня сменить название. Вместе мы придумали «Подросток Савенко», намеренно приблизившись к Достоевскому.