Книга Мирдада (СИ)

Но на исходе восьмого года всё изменилось. Братство охватили враждебные настроения. Старейшина приписал неудачи страннику и решил выслать его из монастыря, но было уже поздно. Монахи под предводительством странника больше не подчинялись правилам, им было всё равно, что говорил Старейшина, они не желали его слушать. В течение двух лет братья распродали всё имущество. Тем, кто арендовал монастырские земли, они отдали их в свободное владение. На третий год они покинули монастырь. Но самое страшное, странник наложил на Старейшину проклятие. Отныне Старейшина должен был оставаться в монастыре до скончания дней, а уста его навеки сомкнулись - Старейшина стал нем.

Нашлось немало свидетелей, уверявших меня, что много раз видели Старейшину. Иногда днём, иногда ночью, бродит он среди стен опустевшего, разрушенного временем храма. И никому не удавалось заставить его произнести хоть слово. Каждый раз, почувствовав чьё-либо присутствие, он исчезает.

История лишила меня покоя. Образ одинокого монаха, блуждающего по дворам святилища там, на пустынной Алтарной вершине, захватил моё воображение. Он возникал перед моим мысленным взором, и желание тянуло меня к храму.

В конце концов, я сказал себе: "Я пойду туда".

Каменный склон

К западу от моря стоит Алтарная вершина, открытая ветрам. Угрюмо и неприветливо смотрит она на мир, а на верху расположен бывший храм. К нему ведут две тропинки, каждая бежит по краю обрыва, одна - с севера, другая - с юга. Я же решил идти своим путём. Посередине между двумя тропами, спускаясь с вершины и доходя почти до подножья, виднелся ровный склон, который показался мне самой лёгкой дорогой к вершине. Склон притягивал меня, и я решил пойти по нему.

Когда я рассказал о своём желании одному из местных жителей, он воззрился на меня, и, сложив ладони, воскликнул:

"Каменный склон? Не будь глупцом! Разве тебе не дорога жизнь?! Многие пытались сделать это до тебя, но никто не вернулся, чтобы рассказать о своих страданиях. Каменный склон? Нет, ни за что!"

Он стал настаивать на том, чтобы провести меня в горы. Я отклонил его предложение. Его ужас подействовал на меня с точностью до наоборот. Он лишь укрепил мою решимость.

И ранним утром, когда тьма уже почти рассеялась, я стряхнул с себя сны, взял посох, семь буханок хлеба, и отправился в путь, на Алтарную вершину. Дыхание угасающей ночи, ритм зарождающегося дня, желание узнать тайну блуждающего монаха, и ещё более настойчивое желание освободиться от себя, хоть бы и на миг, каким бы кратким он не был,окрыляло меня и будоражило кровь.

Я отправился в путь с песней в сердце и намерением исполнить задуманное. Но когда я достиг подножия склона и окинул предстоящий мне подъём взглядом, песня застряла у меня в горле. То, что издали виделось ровной тропой, на деле оказалось кручей. Всюду, куда ни посмотри, в высоту и в ширину, - лишь камни, острые, как шипы, и плоские, как заточенные ножи. Никаких признаков жизни. Впечатление было гнетущим. Я ощутил, как страх ледяной волной окатил моё сердце. И всё же я не хотел отказываться от своего плана.

Вспомнив горящие глаза человека, отговаривавшего меня от этой затеи, я призвал всю свою решимость и стал взбираться по склону. Вскоре я понял, что, уповая лишь на помощь своих ног, я не сильно продвинусь вперёд. Я скользил на каждом шагу, а шорох осыпающихся камней походил на предсмертный хрип, казалось, исполин, задыхающийся в агонии на дне пропасти, посылает мне вдогонку своё последнее проклятие. Чтобы хоть как-то двигаться, мне приходилось цепляться за камни ступнями, руками и коленями. Как же позавидовал я тогда ловкости горного барана!

Я карабкался зигзагами всё выше, не давая себе возможности отдохнуть, потому что боялся, что ночь застанет меня в пути. Мне не хотелось возвращаться.

День был уже на исходе, когда я ощутил приступ голода. До этого я не думал ни о еде, ни о питье. Буханки хлеба, завёрнутые в платок, которым я обвязался вокруг талии, сейчас казались бесценными. Я присел, достал хлеб и уже приготовился проглотить кусок, как звон колокольчика, а с ним плач тростниковой флейты заставили меня остановиться. Я был поражён. Сколь необычно было слышать подобные звуки здесь, в этой каменной пустыне!

Из-за скалы, справа от меня, появился чёрный баран. Не успел я удивиться, как меня окружили бараны. Из-под их копыт тоже сыпались камни, но не так оглушительно, как это было в пору моего подъёма. Вдруг всё стадо под предводительством вожака бросилось к хлебу. Они уже почти выхватили его у меня из рук, но тут раздался голос пастуха. Это был высокий, сильный, с лучезарной улыбкой молодой человек. Набедренная повязка была единственным его одеянием, а тростниковая флейта - единственной ношей.

-Мой вожак - избалован,- произнёс он.- Я кормлю его хлебом, когда он у меня есть. Но те, у кого есть хлеб, редко посещают эти места.- Он повернулся к барану и сказал. - Видишь, как благосклонна - к нам Судьба, мой преданный вожак? Никогда не ропщи на Судьбу.

Он нагнулся и взял буханку. Полагая, что он - голоден, я предложил ему: