Книга Небытия (СИ)

Отец Александра Кипарисовича Чавушяна был идейным армянско – французским коммунистом, который приехал в своё время в СССР, женился на русской женщине и остался жить в Ереване. Они жили в обычной советской малоэтажке, где от балкона к балкону были протянуты бельевые верёвки, на которых сушились парашютных размеров женские рейтузы(как почему-то выражался Чавушян – «тумбаны»). Естественно, что душа Чавушяна постоянно рвалась во Францию, которую он дико идеализировал. Обучаясь на историческом факультете МГУ Александр Кипарисович заметно усовершенствовал своё знание французского языка, а на четвёртом курсе самостоятельно стал изучать румынский. Никто тогда не понимал, зачем ему это нужно. Однако хитроумный Чавушян, как оказалось, вынашивал далеко идущие планы. Надо сказать, что в тот период мы с ним постоянно ссорились и по нескольку месяцев не разговаривали. Обычно возобновлял общение он сам, сидя за общим столом и случайно роняя какую-нибудь общую фразу типа «Дай соль». После этого молчание считалось нарушенным, и мы поневоле начинали общение. На пятом курсе мы как раз пребывали в ситуации необщения. Однажды вечером, пытаясь зайти в туалет нашего блока, я наткнулся на человека, который стоял внутри и, не закрыв дверь на защёлку, мочился. Это был Чавушян, который недовольно сказал мне: «Э-э-э!». Это были последние слова, которые я услышал от него в тот раз на российской земле. Вскоре после этого Чавушян посетил магазин ГУМ и купил там детский надувной круг, поскольку плохо умел плавать. Основательно подготовившись таким образом, он сел в поезд и отправился на советско-румынскую границу, которую перед этим, оказывается, уже посещал с целью рекогносцировки. Добравшись до реки Прут, разделявшей Румынию и СССР, Чавушян надул круг и, никем не замеченный, переплыл реку прямо под пограничной вышкой, после чего ушёл в Румынию. Он скитался по этой стране, на ломаном румынском языке выпрашивая у крестьян хлеб и каким-то чудом дошёл до границы с Югославией. А конечной целью его путешествия была, само собой разумеется, Франция. Однако на югославской границе коварные румынские пастухи напоили Чавушяна вином и когда он лежал под кустом пьян, на него выскочил румынский спецназ в лице десяти вооружённых до зубов автоматчиков. Перебежчика препроводили в бухарестскую тюрьму, где румынская служба безопасности «Сигуранца» пытала его на предмет того, что он советский шпион. В ответ на это Чавушян устраивал голодовки. выкидывая миски с баландой обратно в кормушку, выкрикивая на всю тюрьму дорогие лозунги типа «Чаушеску – пидарас!». Наконец, несостоявшегося шпиона передали в СССР, в КГБ г.Одессы, откуда к нам в МГУ стали приезжать озабоченные сотрудники и допрашивать старосту, парторга и комсорга курса (по прозвищу «Отец»), как они довели Чавушяна до жизни такой. В итоге Чавушяна упекли в дурку, но, когда началась перестройка, он стал, в некотором отношении, политическим и его с миром отпустили во Францию – к его дальним армянским родственникам. Последнее письмо он прислал мне из небольшого городка, расположенного в окрестностях Лиона, где он работал вахтёром на заводе по производству зажигалок и был, судя по письму, вполне доволен.

Александр Кипарисович умер в 1999 году. Увидеть Францию и умереть.

Байки из Склифа

(Из книг Петра Иванова)

Однажды с отравлением я на неделю попал в институт Склифосовского – Склиф. О своём пребывании там я иногда вспоминаю и сейчас.

Когда врачи скорой помощи везли меня на каталке в приёмный покой, один из них снял с моей головы и присвоил зимнюю шапку (стоял декабрь). После этого меня поместили в реанимацию. В этой палате на столах лежали голые больные, которых приводили в чувство с помощью капельницы – как женщины, так и мужчины. В течение ночи постоянно привозили всё новых. Одна женщина, видимо попавшая в автокатастрофу, постоянно жутко орала, но врачи, дежурившие в реанимации, молодые парни и девушки, отвечали на её крики отборным матом, поскольку сами они всю ночь радостно пьянствовали. Когда кто-нибудь из больных просил «утку», ему, смеясь, отвечали: «Ты что, в ресторан пришёл – может тебе ещё и курицу?»

Утром пришёл санитар, чтобы перевести меня в общую палату. Он попросил меня заодно помочь ему катить тележку, на которой лежало, завёрнутое с головой, чьё-то тело. В ответ он обещал «показать мне Склиф изнутри». И действительно, мы прокатили с ним эту тележку по разным коридорам, опускались на каких-то лифтах, а потом санитар сдал покойника по назначению и привёл, наконец, меня в общую палату. Окна этой комнаты были защищены решётками – здесь, в основном, лежали наркоманы и несостоявшиеся самоубийцы. Поскольку в реанимации меня не кормили, я проголодался, и когда появился с обходом врач, сказал ему об этом. Врач мои слова уныло проигнорировал, но наркоманы дали чего-то поесть.