Книга нечестивых дел

— История поучительна, но история христианства… м-м-м… — Наставник вдруг замолчал. — Когда ты узнаешь больше — а ты узнаешь, потому что я буду тебя учить, — постарайся не ожесточиться.

— Постараюсь, маэстро.

— Теперь ты понял? Гностические Евангелия обладают политической силой, поскольку в них содержится послание, подрывающее церковь. Ими интересуются опасные люди, и ты не должен ввязываться в то, чего не понимаешь. Для Ландуччи и Борджа они — средство достижения власти. У дожа личные мотивы, но и этот путь опасен.

— Откуда вы все это узнали, маэстро?

Он странно улыбнулся.

— Учитель обязан точно излагать факты.

— Учитель?

— Запомни одно: институт церкви — человеческое изобретение.

Я невольно вспомнил о порядочных людях, каждое воскресенье собирающихся в храмах и падающих там на колени.

— Но люди истинно веруют.

— Да. Именно слепая вера позволяет церкви манипулировать людьми.

Старший повар сжал мне плечо и посмотрел так пронзительно, что я застыл на месте.

— Никогда не верь слепо, Лучано. Никогда!

Меня поразила и немного испугала его страстность, и я сказал:

— Хорошо, маэстро.

Синьор Ферреро отпустил мое плечо, и мы немного посидели, глядя на канал.

— Бедный Иисус, — пробормотал он. — Он был добропорядочным евреем и проповедовал благопристойный образ жизни. Надо бы попробовать ему следовать.

— Иисус был евреем?

Старший повар кивнул.

— Правоверным евреем всю свою жизнь. У него не было намерений основывать новую религию. Он подчинялся иудейским законам и обращался только к евреям. Никогда не просил нести свое учение язычникам-грекам, но Павел не послушался и поступил именно так. Получилась жуткая путаница — соединение греческой мифологии с христианской доктриной. Все равно что добавить к супу не ту приправу — аромат меняется, и не всегда в лучшую сторону.

Я вспомнил венецианских евреев, которых видел на Риальто. Таинственные люди в темных одеждах жили затворниками на своей территории, откуда им не разрешалось выходить с наступлением темноты. И эти запреты наложили на них христиане? Сколько же идей история поставила с ног на голову?

— Что еще содержится в книге?

— Науки, искусства, философия, история, животноводство. — Старший повар нарисовал в воздухе воображаемый круг, словно список был настолько большим, что он не мог перечислить все. — Даже немного кулинарии.

— Должно быть, это очень толстая книга.

Синьор Ферреро кивнул.

— Учитель по имени Сократ утверждает, что знания — источник добра, а невежество — источник зла. — Он грустно рассмеялся. — Его тоже убили. Люди не любят, если посягают на их верования. Но не сомневайся: из жизни можно почерпнуть гораздо больше, чем из церковной доктрины. Человеческие способности таковы… м-м-м… что Иисус, возможно, не единственный способен был творить чудеса. Может, мы все на это способны.

— Вот теперь вы шутите, — усмехнулся я.

Он странно улыбнулся.

— Человеческие существа обладают нераскрытыми возможностями, но их легко повести за собой, поскольку они не доверяют себе. Поэтому церковь называет их овцами. Учись доверять себе, Лучано.

Впервые я почувствовал, что поверить чему-то прежде, чем попытаться понять, — неправильный путь, и мне захотелось задать вопрос, казавшийся до этого святотатственным.

— Если нельзя думать, зачем Бог дал нам мозги?

Старший повар рассмеялся.

— Отлично, Лучано. Я не сомневался, что ты поймешь. — Он поднялся и отряхнул панталоны.

Я обрадовался, что мой наставник пришел в хорошее настроение. Возможно, положение во дворце не настолько ужасно? И все эти убийства и интриги — не более чем борьба за власть? А истинная сила в тайных знаниях моего учителя?

Подбодрившись, я почувствовал голод: потребности желудка заглушили интерес к истории. И мне захотелось съесть что-нибудь более существенное, чем виноград. Мы шли по Риальто, и вид головок сыра, корзин с яблоками и рыбой усилил ощущение пустоты в животе. Я очень рассчитывал, что синьор Ферреро купит нам что-нибудь на завтрак.

Когда он остановился перед лотком немца-пекаря, мой желудок возликовал. О немцах говорили пренебрежительно и поносили за грубые манеры и непомерно жирную еду, но если речь заходила о хлебе, все признавали их мастерство. Я чуть не застонал, увидев пропитанную медом лоснящуюся ржаную булку, посыпанную поджаренным миндалем яичную плетенку и аппетитный батон с прожилками укропа в подрумяненной корке. Слюна во рту забила ключом и стала скапливаться под языком.

Синьор Ферреро купил сладкую булку с корицей, затем подошел к лотку торговца фруктами и попросил два кроваво-красных яблока. Мы отнесли наш завтрак на маленькую тихую площадь и сели на городскую скамейку в тени местной церкви.

— Лучано, ты имеешь представление, как выпекают хлеб? — спросил старший повар.

— Очень смутное. — В эту минуту я был уверен в одном: аромат хлеба сведет меня с ума.

— Хлеб — один из величайших человеческих подвигов в алхимии. Мука, вода, дрожжи, немного соли, правильная технология — и вот тебе пожалуйста — хлеб.

— Понимаю, маэстро. Вы что-то меняете, и это что-то превращается в нечто иное. Так мы будем есть?