Книга о Человеке

Полвека назад, учась за границей, я прожил пять лет во Франции, и все мои тогдашние друзья и знакомые, живя в духе свободы, равенства и братства, наслаждались «жизнью, полной радости». Вспоминая тот опыт, я думаю, что люди, живущие в радости, независимо от национальности, способны любить друг друга, как братья.

Глава десятая

Осенью и в начале зимы в Токио часто случаются дни, когда небо восхитительно прекрасно. Нет ни облачка, ясная, чистая лазурь — кажется, что именно в такой цвет окрашено мироздание.

Так было и в тот день.

После обеда я не стал отдыхать в кабинете и вышел в сад.

Ни ветерка. Температура около двадцати градусов, солнце ласково сияет. Вдруг я обратил внимание на небесную лазурь, мне показалось, что я вижу ее такой впервые. Чудилось, что небесная лазурь вот-вот поглотит меня, я даже испугался…

Раньше в подобных случаях какое-нибудь садовое дерево заговаривало со мной, но вот уже несколько месяцев среди деревьев нашего сада установился мир и по взаимному уговору никто из них не пользовался моим появлением в саду, чтобы обратиться с жалобой. Все пребывали в мире и покое.

Возле одинокой на вид пальмы лежит большой валун. Я поспешно сел на него, обхватив обеими руками, чтобы меня не поглотили небеса.

Все-таки небесная лазурь страшит. А ну как поглотит все мои мысли?.. Странные фразы всплывали одна за другой. «Когда люди собираются вместе, они не способны к работе», «И все это глупцы, которым хоть кол на голове теши», «Встречаются только для того, чтобы убить время», «Набитые дураки — они возомнили, что этим помогают ближнему», «Надо беречь свое время», «Хоть и прожил я девяносто четыре года, жизнь кажется слишком короткой»…

Спокойно наблюдая, как эти и им подобные фразы одна за другой исчезают в небесной лазури, я чувствовал, как с плеч спадает бремя, и услышал тихую прекрасную музыку. Какая-то симфония, но какая именно, не припомню.

И тут я вдруг обратил внимание на странную вещь. Все небесное пространство едва заметно изменило цвет. Удивившись, я вгляделся. Вот всплыла буква и тотчас растаяла. За ней всплыла еще одна буква и тоже растворилась. Еще одна буква появилась и исчезла. Еще, еще…

Раз буквы всплывали одна за другой, в них был какой-то смысл? Так я подумал, но уже не мог вспомнить, что это были за буквы. Ведь я их только что видел! — занервничал я, но вспомнить не мог и махнул рукой.

И в этот миг отчетливо раздался голос:

— Наконец-то ты уничтожил свое «я». Возрадуйся! Теперь ты сможешь завершить свой труд. Мужайся, Кодзиро!

Этот голос, казалось, шел с неба, и тотчас в моей душе взыграла радость, и я приступил к работе…

Нет ничего трудного. В ясной небесной лазури одна за другой проплыли фразы не только из десятой главы «Счастья человека», но из одиннадцатой и двенадцатой, и моя душа отчаянно взывала — хватай быстрее, а то упустишь! Что это было — высшее блаженство или творческий восторг? При всем своем желании я бы не мог ни с кем поделиться тем, что испытывал, и мне оставалось наслаждаться в одиночестве, пребывая в раю…

— Сэнсэй!

Внезапный оклик вернул меня с небес на землю.

Передо мной стоял он самый — Минору.

— Ты откуда явился? — спросил я, вставая с валуна, и рассмеялся. — Я как раз наслаждался в райских кущах.

— Я тоже решил отправиться в рай, поэтому и пришел к вам с радостной вестью.

Может быть, потому, что он был весь облит дивными лучами осеннего солнца, он вдруг переменился и выглядел весьма торжественно. Я не стал легкомысленно спрашивать, о каком рае он говорит, и молча проводил его в гостиную. Мы сели рядом на диван, и моя правая рука невольно коснулась его плеча. Решившиеся спросил:

— И где же твой рай?

— Место, в котором я оживаю…

— Оживаешь?.. Это наверняка не нынешняя Япония. Даже я это сразу понял, едва взглянув на тебя. Если хочешь ожить, лучше поскорее брось Японию. Иначе ты и сам сгниешь здесь заживо.

— И вы это заметили? — Приподнявшись, он напряженно глядел на меня.

— Я так подумал, когда узнал, какой ты замечательный лингвист. И успокоился, решив, что выдающийся ученый всего лишь беззаботно проводит каникулы в своем отечестве. Всякий раз, когда мы непринужденно с тобой общались, от тебя веяло дыханием жизни… Спасибо. Я хотел как-нибудь поблагодарить тебя…

Он продолжал молча смотреть на меня. Мне стало не по себе, я тихо спросил:

— Каникулы уже подходят к концу?

Продолжая молчать, он встал передо мной на колени и, глядя на меня снизу вверх, сказал:

— Да, для меня отечество — это страна отца, страна, к которой я испытываю только чувство сыновнего долга…

Увидев, что на глазах его заблестели слезы, я быстро встал, приложил ладонь к левому уху, точно оглох, и, смеясь, сказал:

— Ты говоришь, страна, к которой ты испытываешь только чувство сыновнего долга, так признайся же, что ты думаешь об этой стране?

— Что-то вы сегодня слышите хуже обычного. Раньше левым ухом вы слышали нормально.