Книга о художниках

Хорошо также известно, что не раз порожденные завистью, дико скрежещущие зубами войны хватали этот величественный город своими грубыми ручищами и, повергнув на землю, топтали всеразрушающими стопами. Но когда наконец Рим под мирным владычеством Пап стал оправляться, в его древней цитадели было вырыто множество чудных мраморов и бронз, которые, выйдя из мрака на свет, сильно просветили наше искусство живописи и открыли глаза его представителям, научив их различать, что в природе дурно, что хорошо и что всего лучше. Таким образом, будучи просвещенными, итальянцы рано дошли до правильного способа изображать фигуры, тогда как наши нидерландцы, не обладая необходимыми знаниями, с упорством и прилежанием старались достигнуть успеха прежними, привычными им способами работы, и так как при этом они брали за образец простую, обыденную жизнь, то и остались как бы в полутьме вплоть до тех пор, пока Ян ван Скорел не привез из Италии и не положил перед их глазами самые совершенные образцы нашего искусства. И потому именно, что он первый посетил Италию[211] и внес свет в нидерландскую живопись, Франс Флорис и другие прозвали его светочем и первопроходцем нашего искусства в Нидерландах, как на него потом и смотрели.

Он родился в августе 1495 года в Голландии, близ города Алкмара, в деревне Скорел, которая благодаря тому, что он заимствовал у нее свое прозвище, приобрела очень большую известность.

Ян рано потерял родителей и после их смерти был отдан родственниками в школу в Алкмаре, где учился до четырнадцатилетнего возраста, добиваясь значительных успехов в латинском языке; но особенную склонность он проявлял к рисованию и всегда много рисовал с картин и витражей, а также вырезал перочинным ножом на чернильницах из белого рога фигурки людей и животных, растения и деревья, чем снискал у своих школьных товарищей уважение и похвалы.

Заметив в нем такие большие способности и любовь к живописи, родственники исполнили его заветное желание и отдали в учение к довольно хорошему по тому времени харлемскому живописцу Корнелису Виллемсу[212]. Однако этот мастер согласился принять его к себе в учение не иначе как по письменному условию, заключенному на три года, по которому родственники обязывались уплатить неустойку, в случае если бы Скорел не дожил у него до условленного срока. Этот договор хозяин всегда потом носил у себя на груди в кармане. Ввиду того что мальчик приносил ему значительный доход — в первый же год больше ста гульденов, что по тому времени составляло очень значительную сумму, — хозяин, постоянно боясь того, что ученик может его бросить, всякий раз, как бывал пьян, а это случалось довольно часто, говорил: «Знай, Ян, что ты у меня в кармане. Если ты меня покинешь, я знаю, как поступить с твоими родственниками». Скорелу надоело постоянно слушать эти угрозы, и он в один очень ветреный зимний вечер, когда всегда пьяный хозяин лег спать, похитил у него этот договор и ушел с ним из дома на деревянный мост, где, разорвав его на мелкие клочки, пустил их по ветру в воду. Однако он намеревался честно выполнить свои обязательства перед хозяином, но его радовало то, что хозяин не будет впредь досаждать ему этим договором.

По воскресеньям и праздничным дням, в послеобеденное время, Скорел обыкновенно уходил в рощицу, находившуюся тогда за городскими стенами Харлема, и писал там с натуры деревья очень красивым и своеобразным способом, совершенно отличным от того, каким обычно писали все другие живописцы. Когда условленный трехлетний срок миновал, он расстался со своим хозяином и уехал в Амстердам, где поселился у знаменитого художника Якоба Корнелисса, который был хорошим рисовальщиком и живописцем, отличавшимся чистотою своих красок Новый хозяин принял Скорела очень ласково и обращался потом с ним как с сыном, а в конце года давал ему за его искусную и неутомимую работу денежную награду и, кроме того, разрешил написать в свободное время несколько картин для себя, так что он приобрел здесь хорошие деньги и, ободрившись, продолжал работать с прежним усердием.

У хозяина была прелестная двенадцатилетняя дочка, которую природа, казалось, осыпала своими дарами — и красотой, и привлекательностью, и ласковостью, и кротким нравом. Несмотря на крайнюю юность девушки, ее прелести заронили в сердце Скорела любовь, и когда он ушел от хозяина, то кроме признательности он всегда, где бы ни был, хранил в своем сердце сладостное воспоминание о своей любви к этой девушке и надежду когда-нибудь соединиться с ней брачными узами.