Книга о красивой жизни. Небольшая советская энциклопедия

Клубные коллекции и запасы дорогих этому клубу вин — область особого попечения, забот и гордости, тут такая жестокая конкуренция возможна только держись! Это ведь — честь клуба, общественная честь!

По дороге в рай

И вьется дорога, и бьется дорога,
По склонам, ущельям и памяти Крыма,
И слезы забытого счастья навеки
Мне застят глаза, а на горизонте…
А на горизонте, за тем поворотом?
Опять? Неужели? Но вьется дорога,
И бьется тревога: осталось немного —
И там, между дымок, сквозь мифы и слезы.
Я снова увижу: отвесные скалы,
Лазурное небо, янтарные сосны,
Столбы кипарисов, мечты и надежды,
Твое ароматное, знойное тело,
Мои неумелые робкие мысли,
И нежные строки, и тонкие губы,
И светлые волны., и капли муската,
И брызги, и солнце, светлейшее солнце
Безоблачной неги, вишневые взгляды.,
Тяжелые звезды в распахнутом небе
И тот пароходик из школьной тетрадки,
И стайка дельфинов… я мчу по дороге,
Ведущей куда-то,
Стою на пороге
Счастливого ада любви незабвенной,
Прошедшей, но вечной,
Как вечны и зримы.
Во снах и скитаньях твои переулки,
Прекрасная Ялта.

Подвиг виноделов

Эту историю мне рассказал один старый знакомый в Монтерее, а ему — другой, наверное, такой же старый, а тому совсем уже старый главный винодел Массандры Александр Александрович Егоров, большой любитель мадеры «Серсиаль», царствие небесное ему и ей, тот самый знаменитый Егоров, который умел не только тосты и байки про вина сочинять, но и самые прекрасные в мире вина придумал. Я это не к тому, что за достоверность не ручаюсь, мол, кто ж не приврет за стаканчиком, а как раз наоборот, призываю всех предыдущих пересказчиков в свидетели. История эта до удивления обычна и банальна, просто хрестоматийна, и, попади я за какие-нибудь грехи опять в среднюю школу № 437 на урок литературы к Анне Марковне, то так бы и озаглавил это сочинение на вольную тему «Евгений Онегин как типичный лишний человек первой половины XIX века и спасение массандровской коллекции как типичный подвиг советских людей в годы Великой Отечественной войны».

Ненастной осенью 1941 года немцы подошли к Севастополю и наверху было решено ничего фашистским гадам не оставлять, особенно выпивку…

Из Москвы в тихую Ялту пришел секретный приказ: что нужно — эвакуировать, что можно — спрятать, остальное — вылить и уничтожить.

Массандре к тому времени было всего пять лет, предприятие молодое, новых людей — больше половины. Политическая и военная обстановка — сложные, враги народа еще не все обнаружены, но уже поднимают свои змеиные головы, ну и так далее, все, что положено говорить перед выполнением ответственного задания сверху. Ведь обидно, в самом деле: экспроприировали частные коллекции вин мы, хранили в Массандровских подвалах мы, а пить будут — они.

Вот досталось бы немцам национальное достояние советского народа, а они, с присущей им педантичностью и наглостью, стали бы винную коллекцию разбирать, да выяснять, у кого, что и сколько было в 1921 году изъято, конфисковано и национализировано. И пошли бы вопросы: а где, к примеру, «Седьмое небо» князя Голицына? Где — его же знаменитые алтайские меды? Где старки и коньяки блистательного графа Воронцова? Ну и так далее. И не объяснишь же проклятым оккупантам и газетчикам из союзных стран, что раз народное достояние, то лучшие сыны и вожди народа им и попользовались маленько.

Что смогли — замуровали в недалеких подвалах других винзаводов, что надо — тщательно упаковали, отсортировали и приготовили к эвакуации, остальное… Воду из всех брандсбойтов и калибров пустили, семнадцатитонные бочки пооткрывали, а бутылированное просто разбивали ящиками. Старые бондари и виноделы навзрыд, а вслух — не моги, еще не все пособиики и наймиты фашизма и оголтелые шпионские диверсанты выявлены и ликвидированы, а дело военное и исполнение незамедлительное. Один, однако, трубку сунул в винный ручей, что стал вытекать из подвала, — девять градусов крепости ручей. Сахаристость, жалко, не смерил.