Книга о Ласаро де Тормес

Это изречение, будто бы и вправду услышанное из его уст, и сподвигло меня обыскать каждый закоулок; ничего не найдя, я задумался, куда бы я на его месте спрятал деньги так, чтобы никто не смог их отыскать. И сказал сам себе: «Вон в том алтаре». Подойдя к нему, я снял переднюю часть алтаря с пьедестала, сделанного из грязи и глины; с одной стороны я увидел трещинку, в которую могла бы пролезть серебряная монета. Тут кровь у меня вскипела, а сердце заколотилось; я схватил мотыгу и меньше чем в два удара повалил половину алтаря на землю и обрел погребенные там реликвии, а именно — котел, доверху заполненный монетами. Я сосчитал деньги — там оказалось шестьсот реалов. Такую радость испытал я от находки, что, казалось, еще немного — и лишусь жизни. Вытащив деньги наружу, я закопал их в яме за пределами обители — чтобы, если меня вдруг оттуда выгонят, мои любимцы им не достались.

Совершив описанное, я облачился в рясу отшельника и отправился в город, дабы объявить приору братства о случившемся; перед этим я не забыл вернуть алтарь в прежнее положение. Я застал там всех братьев, обслуживавших обитель, которая была посвящена святому Лазарю, в чем я усмотрел доброе для себя предзнаменование. Перед братьями я предстал седым и благообразным, что особо ценится в подобных делах; впрочем, было одно неудобное обстоятельство — я был безбородым, ибо бороду недавно сбрил, а отрастить не успел. Тем не менее, узнав из рассказа пастухов, что усопший назначил меня своим наследником, они передали обитель мне.

Касательно бороды: вспоминается, что мне говорил один монах. Ни в его ордене, ни в других, даже переживших глубокие преобразования, не назначали главным человека, не отрастившего себе длинную бороду. Бывало и так, что годных к исполнению этой должности отстраняли и избирали вместо них бородачей (как будто доброе правление зависит от волос, а не от зрелого и умелого разумения).

Мне наказали вести образцовую и достохвальную жизнь, достойную моего предшественника, ибо его почитали за святого. Я пообещал жить добродетельно, подобно Геркулесу. Меня предупредили, чтобы я просил милостыню лишь по вторникам и в субботу, иначе монахи меня покарают. Я согласился исполнять всё, что мне ни прикажут, прежде всего потому, что не хотел больше нарываться на них, уже испытав на себе тяжесть монашеских рук.

Я стал попрошайничать у дверей тихим, смиренным и благочестивым голоском, прямо как обучил меня слепец. Делал я это не из-за нужды, а по привычке и обычаю попрошаек, которые чем больше имеют, тем больше и наглее клянчат. Люди, слышавшие, как кто-то говорит: «Подайте на лампадку господину святому Лазарю», открывали дверь, видели меня и пугались. Они спрашивали, куда делся отец Ансельмо (ибо именно так звали этого добряка), а я отвечал, что он умер. Одни говорили: «Подай Господь ему всех благ, ибо он был так добр». Другие: «Душа его уже вкушает райское блаженство». Третьи: «Царство Небесное тому, кто так жил! Шесть лет он горячей пищи не пробовал», а иные добавляли: «Только хлебом и водой обходился».

Кое-какие безмозглые богомолки падали на колени и призывали имя отца Ансельмо. Одна спросила меня, что стало с его рясой; я ответил, что теперь сам ее ношу. Она вытащила ножницы и, не говоря ни слова, принялась отрезать первый попавшийся под руку кусок, каковой располагался у меня в промежности. Почуяв, за какие части она принялась, я заорал благим матом, думая, что меня хотят оскопить. Видя мое потрясение, она сказала:

— Не пугайся, брат, ибо я лишь хочу получить реликвию от блаженного, а за ущерб, нанесенный рясе, я тебе заплачу.

— О! — говорили иные. — Воистину, не пройдет и полугода, как его причислят к лику святых, ибо он столько чудес сотворил.

К могиле валило столько народу, что в доме стало не протолкнуться, так что пришлось перенести ее под навес, располагавшийся рядом с обителью. С тех пор я просил на лампадки уже не святому Лазарю, а блаженному Ансельмо. Никогда не понимал, зачем нужно просить пожертвования на освещение святых; впрочем, этого дела я касаться не буду, а то как бы худа не вышло.

В город ходить мне совсем не хотелось, ибо я мог найти всё, что нужно, в обители. Но, чтобы не сказали, что я, мол, разбогател и потому не прошу подаяния, я отправился туда на следующий день, где со мною произошло то, о чем расскажет читателю

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ О ТОМ, КАК ЛАСАРО ВЗДУМАЛ СНОВА ЖЕНИТЬСЯ

Удача на коне, а неудача под конем; невезучему всякая беда семь бед рожает. Не раз мы видали, как многие поднимались из праха земного и незнамо как становились богатыми, знатными, уважаемыми и почитаемыми. Вы спросите — мудр ли сей человек? — и вам скажут: да, как сивый мерин. Благоразумен ли?

Да, как осел. Есть ли у него особые достоинства? Да, как у дочки сельского пентюха. Тогда откуда же ему такое счастье привалило? И ответят вам: от Фортуны.