Книга о Небе

Бог един, но Пути к нему разные. Сказано: «В доме Отца Моего обителей много» (Иоан., 14:2). Одинаковых Путей не бывает. Всякое однообразие, подобие противно закону Природы: пресекает движение энергий Неба и Земли, божественной и человеческой. Как Земля вырождается, отпадая от Неба, так и человек, отпадая от Великой Природы. Писателю важно донести Истину: каждый получает от Бога свое призвание, и, значит, те, кто пренебрегает им, берет на себя задачу другого, нарушает волю Бога. Лишь индивидуальная душа общается с Богом, и потому все, посягающее на свободу индивидуального выражения, будь то человек или нация, противоречит Божьему Замыслу. Но это не индивидуализм западного типа, где происходит замыкание на «эго», которое, по закону замкнутой системы, неизбежно вырождается, а за ним дробится все остальное[23]. В отрицании эгоцентризма едины все религии. Если ты для себя, то зачем ты? Что делаешь, делай не во имя свое.

Но и невозможно спасти людей, замурованных в массу, где подавлено все личное. На этот счет заблуждались многие, надеясь завоевать свободу силой и сразу для всех, непробужденных, и свобода превращалась в тиранию. Свобода не даруется вождями, — зачем повторять деяния Бога, — а произрастает изнутри, в духовном опыте. Говоря словами апостола: «Сеется тело душевное, восстает тело духовное» (1 Кор., 15:44). И это близко восточной идее «не-я» (муга), в которой писатель видит Путь к Спасению. Он постоянно возвращается к этой мысли: в праведной жизни человек преодолевает себя внешнего и находит себя внутреннего, свое истинное «я», для которого весь мир — дом Бытия. По апостолу Павлу: «Если внешний наш человек и тлеет, то внутренний со дня на день обновляется» (2 Кор., 4:16). А дзенский мастер XIII века Догэн скажет: «Узнать Будду значит узнать себя. Узнать себя значит забыть себя. Забыв себя, станешь единым со всеми» (Сёбогэндзо, 1).

Как ни близка сердцу писателя вера в Христа, все же подсознательно он шел к тому Богу, который роднее японскому сердцу, к Лунно-Солнечному Богу (Цуки-Хи). И не потому ли ему оказалась близка вера Жака в Бога как созидающую Силу Великой Природы, что испокон веку японцы поклонялись Природе — обиталищу богов ками. Вся японская поэзия преисполнена чувством благоговения перед ликом Природы, и Природа воздала им должное за доверие к себе. Японцев не удивило бы, что кто-то разговаривает с деревьями, поклоняется горе Фудзи, как родной матери. Уже в древних текстах сказано, что деревья и камни умеют говорить и все имеет свое сердце — кокоро, — цветок ли, время года или лунный свет. Это и позволяет человеку общаться с Природой «от сердца к сердцу». В этом сила японцев, они не ставили себя выше Природы, не учили, а учились у нее правилам искусства и жизни и оттого избегли недуга отчуждения. Этим они отличаются от людей западной цивилизации, извлекающих из природы выгоду: выигрывая в малом, проигрывают в большом, лишаясь жизненной опоры, впадают в неверие. Ничего святого, значит, все дозволено — и устраивать взрывы в Космосе, не понимая, что он живой и может ответить.

При очередной встрече с писателем Оя-сама напомнила: «…что бы человек ни создавал, он всегда учится у природы: взаимодействуя с ней, он видит, как надо поступать, как и что удобнее использовать. Знания, полученные человеком от природы, и есть цивилизация. Природа научила его всему… Коль скоро природа есть внешнее проявление Бога, то человек следует истине только тогда, когда в душевной простоте учится у первозданной природы». Времена года сменяют друг друга, и растения — каждое в свой срок — украшаются цветами, завязывают плоды, оставляют семена другим эпохам и уходят. «Они учат нас законам правильного миропорядка… Бог — это и есть природа, первозданная природа». Но люди склонны забывать, откуда они родом. И если западные страны начинают осознавать, что опасно вторгаться в природу, — продолжала увещевать Оя-сама, — то наша Страна восходящего солнца утратила понимание того, что цивилизация есть сотрудничество с природой, и начинает разрушать ее в угоду человеческим прихотям. «Тебя разве не печалит это безумие, ведущее к деградации?» — спрашивает она, зная, насколько писатель встревожен утратой инстинкта самосохранения в японцах. Сам он предпочитает общаться с деревьями или со своей благодетельницей — горой Фудзиямой. Если родственное чувство к природе пойдет на убыль, то и сила национального духа Японии станет убывать в той же степени.