Книга о Петербурге

Но есть кое-что, настроение портящее.

Тут я должен упомянуть об изысканиях историка П. А. Кротова.

Рукописью, о которой шла выше речь, он занимался предметно – после Шарымова.

У Кротова репутация ниспровергателя мифов. Он полагает, что и здесь докопался до истины. В своей книге «Основание Санкт-Петербурга: Загадки старинной рукописи» он пытается меня убедить, что автора этой рукописи определил точно – то П. Н. Крёкшин, сочинитель, которому доверия нет. Что рукопись эта от начала до конца художественный текст и что нет в нем никаких признаков исторического документа. Говорю «пытается меня убедить», потому как я готов признать, что других он вполне убеждает. Но отчего-то все во мне сопротивляется верить в разгадки всех «загадок». Да, это, если угодно, вопрос веры. И дело не в убедительности аргументов, с которыми не хочу разбираться даже, дело, да, лично во мне – неужели вы думаете, я откажусь от орла и ворона и, главное, от того зыбкого ощущения, будто что-то сам угадал?

Был бы жив Шарымов, мне кажется, он бы возражал Кротову, он бы рогом уперся, но не позволил бы свести источник исключительно к мистификации, литературному курьезу. Нет, я не говорю: сколько историков, столько мнений, – но давно у меня подозрение, что иной «аргумент» для историка вроде волшебной палочки для факира. Вот не было, а теперь есть: в руках возникла улика – следите за пальцами – «марабус, карабус, тарабус…» – и мы уже в другой реальности, – во всяком случае, наше прошлое, как ее часть, он уже переформатировал… Крёкшин, не Крёкшин?! Хотите, я докажу, что автор этой рукописи – мой любимый Козьма Прутков? Или нет, лучше – дед его Федот Кузьмич, автор «Гисторических материалов» и, между прочим, Крёкшина современник. Да запросто! Даже поверхностный текстологический анализ обоих сочинений выдает одну руку… Федот Кузьмич Прутков!.. А вы говорите!.. Крёкшин… Петр, который Никифорович…

Вспомнил стихи из поэмы Геннадия Григорьева «Доска» – бальзам на душу. Это где Григорьев-поэт посещает место дуэли Пушкина за Черной речкой и узнает, что дуэль была не совсем там, где принято считать, а чуть в стороне – на территории секретного завода, «где делают детали для ракет, а также сковородки и кастрюли». Вот:

С какой-то чисто русскою тоской
рассказывал мне сторож заводской,
что поднимал свой пистолет дуэльный
Дантес в районе нынешней котельной.
И там на белый снег упал поэт,
где нынче расположен туалет.

Дуэль была за каменным забором?

За проходной, закрытой на запор?
Когда б я согласился с этим вздором,
то я бы снес и каменный забор!

Не важно, что там было в самом деле.

Чем вам не место пушкинской дуэли —
широкий луг и древний дуб над ним?

Что говорить! Что было – то уплыло.

И будет все не так, как это было.
А так, как сердцем этого хотим.

Да пусть хоть нотариально заверенным документом подтвердится авторство Крёкшина – с непременным его признанием, что все выдумал; да пусть хоть сама тень Крёкшина единовременно явится всем российским историкам и клятвенно подтвердит, что не восходит текст злополучной рукописи ни к каким историческим свидетельствам – мне-то какое горе до этого, когда я уже увидел мысленным взором и ворона отцовского, и того орла?

И будет все не так, как это было.
А так, как сердцем этого хотим.

И это по-петербургски. (Подумал я на трезвую голову.)

Любо прислушиваться к силе внутреннего сопротивления веским доводам «дворника заводского».

Но почему любо? Любо-то почему?

Задумался о природе внутреннего сопротивления. Не в нем ли сила того, что называют «петербургским мифом»? Не в том ли она внезапном упрямстве цепляться за что-то, увиденное по-своему – без «аргументов»? Говорили, «петербургский миф» иссяк, ушел еще с тем Петербургом. А куда ему деться, если мы сами живем в таком мифогенном пространстве?

Зайцы что? Я не о них. Ну этих зайцев! И все эти анекдоты, изобретаемые на ходу в помощь экскурсоводам. Потешный культ Василия, увековеченного на 7-й линии В. О., – нет, Василий Корчмин, сподвижник Петра, безусловно, достоин памяти, но отнюдь не как «герой легенды о возникновении названия „Васильевский остров“» (надпись на постаменте) – притом что название острова уже в XV веке было известно… Все эти части бронзовых тел, которые надо непременно потрогать, – пяточку на барельефе, палец у городской скульптуры, – дабы надежды сбылись… Да ну это все!.. Не о том.