Книга о Пути жизни (Дао-Дэ цзин)

Эта странная глава помогает разгадать загадку анонимности Лао-цзы и других древних даосских учителей. Дело в том, что мудрость Дао не требует «системы мировоззрения» с сопутствующим ей формальным знанием, понятийным аппаратом, методами аргументации и т. п. Лао-цзы учит руководствоваться самым непосредственным и естественным, а значит, самым простым, что есть в нашей жизни: таковостью существования – тем, что «таково само по себе». Этим он отличается от всех других философов, и в этом уникальность его речей, которые непонятны свету не потому, что слишком сложны, а, напротив, – потому, что указывают на простейшую, самоочевидную данность нашего существования. В самом деле, что может быть более родного, интимно понятного и всем доступного, более очевидного и живого, чем первозданная данность, извечная заданность нашему знанию самой жизни? Что может быть проще и практичнее совета: предоставить всему быть тем, что – или, скорее, как – оно есть «само по себе»? Увы, истина Лао-цзы слишком проста и обыденна для обычных людей, толпы посредственностей, вечно ищущих чего-то новенького, остренького и заумного, с шизофреническим жаром морочащих себе и другим голову, вечно что-то выдумывающих про себя и других, одним словом, падких до всего, что льстит самолюбию субъективистского, самоизолирующегося «я». Принять истину Лао-цзы способен лишь тот, кто понимает, что слова могут быть чем-то несравненно более весомым и грандиозным, нежели орудие самоутверждающегося интеллекта: они способны приобщать к творческой силе бытия – нашему общему предку. Но великая сила слов неотличима от стихии обыденной речи, ею никто не может владеть.

Лао-цзы мог бы сказать о себе словами одного художника: «Я не ищу. Я нахожу». Даосский мудрец в особенности не ищет Архимедовой точки опоры, которая позволяет перевернуть мир. Его философия «самооставления» не несет в себе ничего предметного, но подобна смазке, позволяющей радостно скользить в радужном океане жизни как в своей родной, открытой любовному узрению среде, переживая свою сопричастность к бездне творческих метаморфоз мира. Вспышка духовного просветления высвечивает вечность, выявляя единственность прозревшего. В конце концов неважно, сколько людей сподобились причаститься этой преемственности духовного света. Она на самом деле составляет Единственного – высшего прародителя не людей даже, а единого человечества. Поистине, в мире достаточно одного пробужденного, чтобы он стал действительно миром, вечностью покоя.

Глава 71

Знать, а казаться незнающим, – вот совершенство.

Не знать, а думать, что знаешь, – это болезнь.

Только тот, кто знает свою болезнь, способен не быть больным.

Премудрый человек не имеет болезни.

Он знает, что такое болезнь, и потому не болен.

Если подлинное знание дается усилием самооставления, то не является ли некой разновидностью болезни и, может быть, из числа самых опасных, наша готовность считать знанием те сведения, которые мы без труда получаем от мнений света или логических доказательств? Большинство людей наивно полагают, что обладают достоверным знанием. Среди философов на Западе, начиная с Сократа, распространено мнение, что «мыслящий человек» может удовлетвориться знанием того, что он ничего не знает, ибо такое знание требует определенного метода размышлений. Даосский мудрец не таков: он знает, как трудно приходится человеку, который наделен обязанностью знать. Впрочем, он в равной мере не утверждает и того, что лишен знания. Он готов признать, что имеет некое и даже вполне достоверное знание, но только это знание не может быть выражено в понятиях и предстает незнанием всякий раз, когда мы пытаемся его определить. Знающий воистину «забывает слова» и живет неизъяснимой актуальностью существования. Таким образом, в подвижнике Пути есть что-то и от обыкновенного человека, и от западного философа, и все же он другой. Он – мудрец. И его мудрость состоит просто в способности честно признать, что он не знает и что он… знает. Мудрость Пути, как часто говорили в Китае – это «незнающее знание» или «осознание незнания». Тот, кто «опустошил себя» и отказался от предметного знания, способен все постичь, ибо он открыт бездне мировых превращений. А приписывать себе какое-то одно состояние или качество и отрицать все другие – начало безумия.

Глава 72