Книга о разведчиках

В красном, испокон веку почему-то называемом в народе «телячьем» вагоне в два яруса нары. «Где же я тут буду спать?» Это первое, о чем Лариса подумала, войдя в вагон.

Шумно, суетно на погрузочной площадке железнодорожной станции — народ все молодой, беззаботный. Только Ларису мучит забота. Она со страхом ждет ночи.

Вечером эшелон тронулся. Все начали размещаться по нарам. Одна она не размещается — сидит в дверях на полу, свесив ноги наружу, смотрит на убегающее назад Подмосковье. Прощается с детством. А детство было у нее хоть и не в роскоши, но по-своему счастливым. Отец баловал ее как мог и чем мог. Три старших брата с самого ее младенчества воспринимали как должное все ее капризы.

По праздникам всей семьей ходили на центральную площадь Костромы смотреть на портрет отца. Сколько помнит себя Лариса, столько к Октябрьским праздникам и к Первомайским портрет отца вместе с другими портретами стахановцев города вывешивался на центральной площади. Отец работал старшим кочегаром на ТЭЦ. И когда случалось, что приезжал в Кострому нарком легкой промышленности (в ведении этого наркомата была ТЭЦ), а приезжал он много раз, то наряду с другими цехами и фабриками всегда заходил в кочегарку, здоровался обязательно за руку с Зотиком Андреевичем Синяковым и не забывал расспросить о здоровье, семье, детях. Отец гордился этим знакомством с наркомом… И вот теперь все это оставалось там, в ее детстве. Собственно, там оставались только отец с матерью, а все три брата были на фронте (из которых вернется потом только один). На фронт теперь ехала и она, вернется ли? Вот уж об этом она не думала — конечно, вернется. Победит немцев и вернется.

— Ты почему не ложишься? — послышался голос старшего лейтенанта.

— Не хочу, — ответила она. И вздохнула, все-таки грустно расставаться с детством.

Стучат колеса. За дверями вагона темень — Москва и Подмосковье еще соблюдали светомаскировку. Когда она уезжала из Костромы, там тоже окна на ночь завешивали… Вот он, этот взводный, говорит, чтобы ложилась. А — где? Не лезть же в середку к парням? Вот ужас! Как же дальше-то жить?.. Дальше?.. Тик-тук — дальше… тик-тук — дальше…

— Ты не вывались там из вагона, — сквозь «тик-тук» донесся голос старшего лейтенанта. — А ну иди, ложись!

Поднялась — конечно, можно уснуть под стук колес и вывалиться из вагона — куда идти-то? Старший лейтенант постелил ей в углу (рядом с собой) ее же шинель, бросил сод голову вещмешок.

— Ложись.

И прикрыл ее своей шинелью. Затаилась Лариса. Ждет, что дальше будет.

Вагон трясет на стыках. Вроде бы дремать начала Чувствует, шинель сползает — от тряски или кто тянет? Кругом все глухо становится… и безразлично все. И вдруг мягко дотронулась рука старшего лейтенанта. Вздрогнула Лариса — сон, как ветром, сдуло. Дышать даже перестала — пусть только полезет… Но он поправил шинель, а сам опять отвернулся. И так в ночь-то несколько раз он заботливо поправлял шинель.

Утром посмотреть ему в глаза не могла — стыдно было за свои мысли.

Ехали до станции Иловля (под Сталинградом). Целыми днями пели песни, парни боролись. И, конечно, никто из них и не подозревал, что всего лишь несколько дней отделяет их от смерти. Всех! Всех, кроме Ларисы и Андрея Вороны. Никто из всей роты не думал об этом. А первым погибнет политрук. Пролетит над необъятной степью немецкий корректировщик «рама», сбросит две или три бомбы так, мимоходом. И первая из них упадет возле Ларисиного окопа. А первый осколок угодит прямо в голову политруку… А последним из разведроты погибнет ее будущий командир роты (один из нынешних взводных) Кармышев. Ему суждено будет прошагать от Сталинграда до Берлина, десяток раз быть на тонком волоске от смерти и суждено ему погибнуть уже после 9-го мая сорок пятого года — он успеет порадоваться нашей общей Победе, а пожить после нее ему не удастся…

Ах, если бы человек знал, что его ожидает на войне…

4

Смерть политрука поразила Ларису больше всего на свете. Несколько минут назад он подходил к ее окопу, шутил с ней, поздравлял «с новосельем». А теперь лежит равнодушный и недоступный.

Вот она, оказывается, какая война! Всю ночь не сомкнула глаз — мертвый политрук был перед ней.

Начало светать. Не успело еще солнце выкатиться из-за горизонта, как над Котлубанью появились вражеские бомбардировщики. И посыпались на землю бомбы. Столько их было много, что, казалось, они падают буквально на каждый квадратный метр. И в конце концов с минуты на минуту какая-то из них непременно залетит и в Ларисин окоп.

Но когда она уже спиной, всей кожей начинала чувствовать, что вот-вот, в следующую секунду бомба упадет к ней в окоп, самолеты разворачивались и уходили обратно на запад, за новыми бомбами. И казалось ей, что всякий раз не хватает именно одной бомбы, для ее окопа. И что в следующий-то прилет они непременно угодят в нее. Но или прилетали каждый раз новые летчики или те, старые, теряли ориентиры — и все начиналось сначала.

До ее окопа очередь так и не дошла в первый день.