Книга о русской дуэли

«Полковник Лунин, известный своим умом и энергичным характером, на вопрос о цареубийстве[60] отвечал: „Господа, Тайное общество никогда не имело целью цареубийство, так как его цель более благородна и возвышенна. Но, впрочем, как вы знаете, эта мысль не представляет ничего нового в России — примеры совсем свежи!“ Двое из членов Комитета, Татищев и Кутузов, были замешаны в кровавой смерти Павла. Ответ попал в цель, и Комитет остался в замешательстве» {779, с. 133–134}.

«Михаил Иванович[61] Лунин, одна из тех личностей без страха, был любим и уважаем покойным цесаревичем Константином Павловичем. После уже 14 декабря, в Варшаве. Лунин приходит проситься к Цесаревичу съездить на силезскую границу поохотиться на медведей. — „Но ты поедешь и не вернешься“. — „Честное слово, ваше высочество“. — „Скажите Куруте, чтоб написал билет“. Курута не соглашается дать билет и бежит к Цесаревичу „Помилуйте, ваше высочество, мы ждем с часу на час. что из Петербурга пришлют за Луниным, как это можно отпускать?“ — „Послушай, Курута, — отвечает Цесаревич, — я не лягу спать с Луниным и не посоветую тебе лечь с ним, он зарежет, но когда Лунин дает честное слово, он его сдержит“. И действительно, Лунин возвратился в Варшаву тогда, когда другие сутки из Петербурга его уже ждал фельдъегерь. Когда в Следственной комиссии стали допрашивать его, что он говорил об истреблении царской фамилии, он отвечал, что никогда не говорил, но думал об этом. Лунин говорил, что он непременно пошлет две тысячи рублей в Рим, чтоб папа торжественно отслужил панихиду по Цесаревичу за то, что он приказал по взятии его под арест кормить его гончих и борзых. C'est une générosité de sa part»[62] {119, с 272–273}.

«Лунин был усердный католик. Когда он принял католицизм и что его к тому побудило, осталось неизвестным для самых близких к нему. Только эпоху этому полагали мы время пребывания его в Варшаве. Он был в молодости своей большим дуэлистом и был отставлен из кавалергардов за дуэль. Отец рассердился на него и прекратил ему содержание. Лунин уехал в Париж и там жил некоторое время, давая уроки на фортепьяно. Возвратясь в Россию, он написал письмо к Цесаревичу. К<онстантин> П<авлович> его не любил прежде и всегда гнал, но доверенность, с которой Лунин обратился к нему, понравилась, он принял его в один из уланских полков Литовского корпуса ротмистром (двумя чинами ниже того, который он имел). После того К<онстантин> П<авлович> перевел его в один из гвардейских полков в Варшаву, и Лунин сделался его любимцем. Когда пришло приказание арестовать Лунина, Цесаревич призвал его и сказал ему, что он его не даст, что в Петербурге его повесят, и сказал ему, что он дает ему месяц сроку, которым он может воспользоваться. Лунин не захотел избежать готовящейся ему участи и по вторичному требованию был отправлен в Петербург» {779, с. 261}.

«<Лунин> <…> по прочтении сентенции обратился к товарищам со следующими словами (по-французски): „Господа, прекрасная сентенция должна быть орошена“. И в точности исполнил сказанное» {760, с. 190}.

«В III разряде только М. С. Лунин, когда прочли сентенцию и Журавлев особенно расстановочно ударял голосом на последние слова — „на поселение в Сибирь навечно“, — по привычке подтянув свою одежду в шагу, заметил всему присутствию: „Хороша вечность — мне уже за пятьдесят лет от роду!“[63] Он скончался от апоплексического удара в изгнании в 1846 году: так почти 20 лет тянулась для него та вечность. Может быть, что по тому обстоятельству в позднейших сентенциях, по делу Петрашевского, упущено было слово: „навечно“» {134, т. 1, с. 164}.

«Впоследствии, будучи в Сибири на поселении, Лунин один отправлялся в лес на волков то с ружьем, то с одним кинжалом, и с утра до поздней ночи наслаждался ощущением опасности, заключающейся в недоброй встрече или с медведем, или с беглыми каторжниками» {37, с. 291–292}.