Книга о русской дуэли

«При общем распределении штаб– и обер-офицеров подполковник Мерлиний был назначен в Сумский гусарский полк. Общество офицеров этого полка заявило нежелание служить с Мерлинием; мнение это разделял и Петрулин[74]. Мерлиний слыл игроком и носившим иностранные ордена, не имевши их, словом, правильно или нет, он не пользовался доброй молвой. По прибытии его в полк, когда он явился к Петрулину, в присутствии многих офицеров этот последний предложил ему, очень деликатно, перечислиться в другой полк. „На каком основании?“– довольно дерзко опросил его Мерлиний. „Общество офицеров не желает иметь вас своим товарищем“. Еще с большей надменностью и возвысив голос Мерлиний спросил: „Назовите мне одного из них, и первого я заставлю раскаяться“. Пылкий Петрулин не мог более воздержаться: „Я первый!“ – отвечал он. „Итак, с вас начну завтрa же утром“. – „Зачем откладывать? Пожалуйте сюда!“ Они стрелялись без секундантов. Петрулин не хотел вводить в ответственность своих офицеров. Раздались два выстрела, один за другим. Петрулин был убит, а Мерлиний легко ранен. По тому случаю было много толков. Мерлиний был разжалован в солдаты» [108, с. 147].

«Однажды, за болезнию майора Пашкевича, эскадроном его командовал на ученьи капитан Степан Иванович Калачов, благороднейший чудак и оригинал. Он был всегда в разладе с уставом, а на этот раз как-то особенно был не в духе и долго размышлял, прежде чем произнести какую-нибудь команду. Отпустив полк, Сталь[75] приказал эскадрону его остаться и продолжал ученье. Пылкий и нетерпеливый, он загнал лошадей, а крупное слово, вырвавшееся у него перед фронтом, Калачов принял на свой счет, и как только ученье окончилось – потребовал объяснения. Сталь собрал офицеров. „Господа! – сказал он. – Я, правда, горячего темперамента, но никогда не позволю себе оскорбить благородного человека грубою бранью и не знаю, почему господин Калачов сказанное солдатам принял на свой счет“. Затем он поклонился и вышел. Флегматичный Калачов этим, однако, не удовлетворился и послал вызов. Сталь принял его. „Калачов требует, чтобы стреляться через шинель“, – заметил один из секундантов. „Это бравурство! – воскликнул Сталь, – я назначаю двенадцать шагов и первый выстрел предоставляю противнику“. В назначенный день оба они съехались с своими секундантами. Калачов, удовлетворенный тем, что вызов его принят, выстрелил на воздух» [150, с. 57–58].

«В числе прочих руки моей сестры просили еще генерал Пац и князь Адам Чарторыйский. На стороне первого, генерала наполеоновских войн, были все офицеры, его коллеги. Они были противниками князя Чарторыйского, как друга Александра I, не принимавшего участия в войнах за независимость родины. Таким образом, возник чисто политический вопрос, в котором опять-таки серьезные люди, сознававшие, что мы обязаны Чарторыйскому существованием Царства Польского, были на нашей стороне. Военные, как Викентий Красиньский, старались доказать, что в лице Паца, если он получит отказ, будет оскорблена вся армия, и убедили его вызвать Чарторыйского на дуэль. Это дело длилось несколько лет. Пять раз оба противника выступали друг против друга. Секундантом князя Адама был Мокроновский, генерал, сподвижник Костюшки и всем известный своим благородством и патриотизмом. Несколько раз полиция не допускала дуэли. Последняя встреча произошла уже после женитьбы Чарторыйского на моей сестре и Паца на Малаховской. Князь был ранен и пролежал более десяти дней в постели. Император Александр I, посетивший в то время Варшаву, ежедневно навещал Чарторыйского и оставался у него по целым часам. Впоследствии Пац, который действовал лишь под давлением других, стал искренним другом князя» [163, с. 56–57].

«Алябьев, поссорившись за картами с Яковлевым, вызвал его на дуэль. „А на чем ты хочешь драться?“ – спросил последний. „Разумеется, на саблях“, – отвечал Алябьев. – „Не могу“. – „Почему же не можешь? Я обижен и имею право назначить оружие“. – „Воля твоя, не могу“. – „Ну так на шпагах“. – „О, ни за что не могу! Я наследовал от короля Иакова I, от имени которого фамилия моя происходит, врожденную антипатию к обнаженному оружию и не могу смотреть на него“. Все засмеялись, Алябьев также – и шампанское примирило противников» [76, т. 1, с. 242].

Дуэль. С картины И. Е. Репина. 1897

«Случилось ему быть в Дерпте. Шел он по улице в одно дождливое и холодное осеннее утро и повстречался с двумя студентами, которые не только не посторонились, а толкнули его в бок, и довольно сильно, чтобы доказать не нечаянность, а умышленность этого толчка. На такое мальчишеское озорничество Черевин счел недостойным себя отвечать иначе, как презрительным молчанием. Но мальчишки-забияки не унялись, а остановились и, повернувшись, закричали ему вслед:

– Г<осподин> офицер! Г<осподин> офицер!

– Что вам угодно? – спросил Черевин, остановившись.

– Вы толкнули нас?

– Во-первых, не я вас, а вы меня толкнули. А во-вторых, что же из этого следует?

– А то, что вы должны дать нам сатисфакцию.

– Какую?