Книга о русской дуэли

Однажды во время репетиции вышеупомянутого балета „Ацис и Галатея“ пришел другой сбитенщик, который произвел необыкновенный эффект в нашем закулисном муравейнике: он был очень высокого роста, с черной бородой и в нахлобученной шапке, в баклаге у этого сбитенщика был не сбитень, а шоколад, кулек же его вместо обыкновенных сухарей и булок был наполнен конфектами, бриошками и бисквитами, но, что всего удивительнее, он потчевал всех даром! Эта новость, разумеется, быстро разнеслась между нами; нового сбитенщика с черной бородой и в нахлобученной шапке все обступили и рот разинули от удивления. За кулисами, где он обыкновенно помещался, было довольно темно, и потому мудрено было рассмотреть его лицо. Когда я подошел к нему, около него составился тесный кружок воспитанниц, которые слетелись как мухи к меду. Само собой разумеется, что вся его баклага и кулек быстро опустели, на мою долю осталась одна конфетка, а шоколаду я и не нюхал. Эта курьезная новость дошла наконец и до старика Рахманова; он был тертый калач и тотчас смекнул, что тут дело неладно.

Едва только его тучная фигура появилась на месте нашего бражничанья, как все бросились с криком и визгом врассыпную. Сам же сбитенщик побросал на пол баклагу, кулек и стаканы и убежал опрометью из театра. В чем же заключалась та закулисная комедия? Сбитенщиком нарядился поручик лейб-гвардии уланского полка Якубович (впоследствии известный декабрист). Он тогда ухаживал за воспитанницей Дюмон… и пришел на репетицию, чтобы передать ей любовную записку. Этот Якубович в молодости был отчаянный кутила и дуэлист. <…>

Кажется, однако ж, что шалость Якубовича не была доведена до сведения Государя, и он поплатился за нее только пустой баклагой и стаканами» [90, с. 60–61].

«Александр Иванович Якубович, капитан знаменитого Нижегородского драгунского полка, был человек умный и образованный, но самый коварный, бессовестный, подлый и зверский из всех участников заговора и мятежа. В молодости служил в гвардии и был сослан на Кавказ за участие в поединке графа А. В. Завадовского с Шереметевым (который в нем был убит). Грибоедов, бывший секундантом Завадовского, отправился туда на службу и, поступив в канцелярию Ермолова, приобрел его уважение и дружбу. Якубович, недовольный Грибоедовым по случаю этой дуэли, вызвал его в Тифлисе и имел зверство умышленно ранить его в правую руку, чтобы лишить Грибоедова удовольствия играть на фортепиано. К счастию, рана была неопасна, и Грибоедов, излечившись, мог играть по-прежнему» [54, с. 471].

«Мы с Грибоедовым жестоко поссорились[18] – и я вызвал его на дуэль, которая и состоялась. Но когда Грибоедов, стреляя первый, дал промах – я отложил свой выстрел, сказав, что приду за ним в другое время, когда узнаю, что он будет более дорожить жизнью, нежели теперь. Мы расстались. Я ждал с год, следя за Грибоедовым издали, и наконец узнал, что он женился и наслаждался полным счастьем. Теперь, думал я, настала моя очередь послать противнику свой выстрел, который должен быть роковым, так как все знали, что я не делаю промаху. Боясь, что меня не примут или назовут настоящим именем, я оделся черкесом и назвал себя каким-то князем из кунаков Грибоедова. Явившись к нему в дом, велел о себе доложить, зная, что он в это время был дома и занимается в своем кабинете один. Велено меня просить. Я вошел в кабинет, и первым моим делом было замкнуть за собою на ключ дверь и ключ спрятать в карман. Хозяин был чрезвычайно изумлен, но все понял, когда я обратился к нему лицом, и он пристально взглянул мне в глаза, и тогда я ему сказал, что пришел за своим выстрелом. Делать было нечего, мы стали по концам комнаты – и я начал медленно наводить свой пистолет, желая этим помучить и подразнить своего противника, так что он пришел в сильное волнение и просил скорее покончить. Но вдруг я понизил пистолет, раздался выстрел, Грибоедов вскрикнул, и когда рассеялся дым, я увидел, что попал, куда хотел: я раздробил ему два большие пальца на правой руке, зная, что он страстно любил играть на фортепиано и что лишение этого будет для него ужасно.

А. И. Истомина. Рисунок А. С. Пушкина. 1818

– Вот вам на память! – воскликнул я, отмыкая дверь и выходя из дому.

На выстрел и крик сбежались жена и люди; но я свободно вышел, пользуясь общим смущением, своим костюмом и блестевшими за поясом кинжалом и пистолетом» [196, с. 365–366].

Якубович не был болтуном. Он нашел, хотя и ненадолго, место, где он мог быть самим собой, – на Кавказе, в Нижегородском драгунском полку, в лихих набегах против горцев (куда он был переведен прапорщиком в 1818 году за участие в дуэли). Однако этот период «адекватности» продолжался чуть более пяти лет, а затем Якубович был тяжело ранен в голову (после чего и носил столь шедшую ему и запомнившуюся всем черную повязку) и отправился в Петербург для операции и дальнейшего лечения и отдыха.