Книга о самых невообразимых животных. Бестиарий XXI века

Гренландские киты чрезвычайно общительны. Самцы с огромным удовольствием исполняют свои «песни»: мелодия идет вверх-вниз, вверх-вниз. Как пишет музыкант и философ Дэвид Ротенберг, хотя их песни не такие сложные, как у горбатого кита, все-таки они достаточно разнообразны, чтобы их можно было считать частью культуры. Песни – один из способов, позволяющий гренландским китам общаться и подбадривать друг друга во время плавания во тьме среди льдов. У этих китов очень большая продолжительность жизни. Так, одна особь с необычной белой головой (этому киту дали имя Налуталик), встречалась мореплавателям возле Баффиновой земли на протяжении 100 лет; последний раз в 2006 г. В 1995 г. экипаж китобойного судна инупиатов из Уэйнрайта на Аляске обнаружил два каменных гарпунных наконечника в желчном пузыре убитого ими кита. Такие каменные наконечники не использовались с тех пор, как западные профессиональные китобои завезли в этот регион металлические инструменты и продали их местному населению более ста лет назад.

Коренное население Арктики по-прежнему, хотя и с ограничениями, продолжает охотиться на гренландского кита, серого кита и других китообразных. Это право предоставлено им международными договорами, поскольку китовая охота признана частью культурного наследия этих народов. Да, они действительно сохраняют традиционные методы охоты, но далеко не всегда. Так, они охотятся на быстрых моторных лодках, и, по крайней мере до недавнего времени, в России некоторые использовали гарпуны со взрывным зарядом.

Самые древние из дошедших до нас изображений китовой охоты – наскальные петроглифы на каменном островке Пангудэ в современной Южной Корее, датируемые 6000–1000 гг. до н. э. На них люди в маленьких лодках преследуют кита, по-видимому, южного. Они вооружены гарпунами с наполненными воздухом пузырями – это заставляло кита быстрее уставать, а также позволяло отслеживать его местонахождение, когда измученного кита забивали. Точно такой же метод продолжал использоваться на тихоокеанском северо-западе Америки до начала XX в.

Археологические находки позволяют предположить, что люди охотились на китов в Беринговом проливе и Чукотском море уже в 200 г. до н. э., а к 800 г. н. э. эскимосы севера Аляски, принадлежащие культуре туле, уже вели китобойный промысел в открытом море на значительном удалении от берега. Техника китовой охоты (в основном на гренландского кита) позволяла им получить большое количество мяса, китового жира и даже строительный материал – они строили каркасы своих хижин из ребер и челюстей китов, что позволило им стать доминирующей культурой в североамериканской части Арктики. Китобойный промысел заставлял их добираться даже до Гренландии. Этот воинственный народ хоронил своих многочисленных китобоев и воинов между нижней челюстью и лопаточной костью кита.

Наиболее ранние сведения о китовой охоте в Европе относятся к Скандинавским странам и Англии Темных веков. Вскоре после окончания I тыс. н. э. охота на китов ради насущных потребностей сменилась китобойным промыслом ради наживы. Центром промысла стал Бискайский залив. В XI–XII вв. основными торговцами китовым жиром и мясом были баски, которые к тому времени стали профессиональными китобоями, благо в их прибрежных водах северный гладкий кит обитал в изобилии. Насколько важным было их влияние, дает понять версия, связывающая происхождение слова «гарпун» с баскским словом arpoi («быстро хватать»), притом что баски – единственный народ из живущих на территории Западной Европы, говорящий не на индоевропейском языке.

Оужие, которое сегодня мы называем гарпун (то есть копье с зазубринами), появилось задолго до возникновения китовой охоты. Оно использовалось еще 40 000 лет назад для охоты на гиппопотамов в Восточной Африке и 20 000 лет назад для охоты на тюленей в Европе.