Книга о счастье и несчастьях

В день отчета обход бывает до конференции. Да, чуть не забыл: Тимур Залоев снимает обо мне кино. Называется — «Двадцать лет спустя». Первая картина была в 1970-м — «Николай Амосов», — имела успех, теперь ему понадобилось повторить. Отказать ему не смог: когда-то он поработал на мою славу. Пишу к тому, что Тимур попросил заснять торжественный день и киношники встретили меня в реанимации.

Внешне этот обход ничем не выделялся. Строгий будничный ритуал с остановками у каждого больного, с разбором тяжелых. Был и один мой клапанный, но — нормальный. Мальчик Зиньковского после тетрады внушал большие опасения, долго судили-рядили, что дальше делать по части лекарств и искусственного дыхания. Про себя думал: «Никто и не подозревает, что это — последний директорский обход. То есть пока нового не выберут, еще буду приходить, но уже в другом статусе…»

Особенно грустно стало в детской палате. Один только ребенок тяжелый, остальные все благополучные. Двое трех-четырехлетних сидели в кроватках, как грибочки: серьезные, белоголовые. Сюда я больше приходить не буду. Горько было на душе: не довел я дело до уровня, не обеспечил жизни вот этим — маленьким, невинным и беззащитным… Да, надо уходить. Может быть, будущий директор наладит. Вот я выхлопотал Зиньковскому поездку в Америку месяца на два. Без меня бы не добились. Может, научится. Не буду кривить душой, нет у меня надежды, что без меня все быстро изменится. Слишком хорошо я знаю свою команду и условия. Не можем мы перенять американский опыт, так же как не смогли по сельскому хозяйству… Пока — не сможем.

И была другая горькая мысль: «Ухожу побитый!» Нет, не грешен в том, чтобы позлорадствовать: «И другие не добьются». Хочу, хочу, чтобы добились! Детишки эти, что помирали от нашего недостаточного искусства, вопиют. Пускай потом скажут, что «Амосов не смог, а мы — без него…». Пускай! Только бы добились!

«Зал был полон», — так обычно говорят в торжественных случаях. Так и было. Может быть, чувствовали товарищи, что 75 — это нечто особое. Может, подозревали мои намерения, только вида не показывали, не спрашивали. Громоздкая старомодная кинокамера была нацелена на сцену. На столе ваза — полная гвоздик. Подумалось: «Небось их — 75?» И еще: только бы не расплакаться. Вспомнил, как совсем молодым, до сорока, прощался с больницей в Брянске и пустил слезу. А теперь… Ладно. Держаться. Нельзя быть смешным.

Поздравлений, слава Богу, не было. Молодцы.

Нормальная утренняя конференция, много раз описывал. Операции на сегодня. Прооперированные вчера. Доклад ответственного дежурного. Вскрытий на этот раз не было. Повезло, чтобы не напоминать юбиляру: «Мементо мори!» («Помни о смерти!»)

Потом обычный отчет за ноябрь и за 11 месяцев. Не буду приводить цифры, уже не нужно. Не ухудшили результаты.

Так и подошло к нормальному концу… Подумалось: «А может, Амосов, не надо?» Пусть все идет, как шло. Все-таки каждый год был прогресс, прибавлялись сотни спасенных жизней. И еще крутился в голове дуэт из сцены дуэли: «Не засмеяться ли…» Ну нет! Нет!

Речь моя записана у киношников на пленку точно. Но не хочется откладывать, чтобы мельтешиться и переписывать. Перескажу, как помню.

— Ну что же, ребята, пришло время нам прощаться. Сегодня последний день моего директорства. (В этот момент зал «охнул», — как пишется в романах. Даже какие-то возгласы раздались, не помню.)

— Конечно, подожду, пока выберете нового, но, надеюсь, это будет скоро… Жалко с вами расставаться, прямо до слез. Тридцать шесть лет — большой срок. Но… больше нет моих сил переносить людские страдания и смерти. Душевных сил нет. Оперировать бы мог и даже еще буду понемногу. На голову тоже не жалуюсь…

Тут снова маленькая пауза…

— Бесполезно мне, друзья мои, дальше сидеть директором. Хотя и не жду, что у вас произойдут большие революции в хирургических делах при новом директоре. Но вдруг?

Тут снова нечленораздельные заверения… Пауза.

— Не надо заверений, не надо. Вы же знаете меня. Я не смогу сделать поворот к лучшим результатам. Нет для этого времени впереди, да, наверное, уже нет и энергии. А может, нет и ума.

— Вы еще лучше молодого…

— Нет, не лучше. 75 лет — большой возраст. — Я очень вам всем благодарен. Бывал груб, несправедлив. Небось нет ни одного, кому бы не попадало подчас… Одно скажу: никогда не примешивались личные отношения. Ругался только за дело, только за больных. Но каюсь: всегда избегал близкой дружбы с вами. Страдал от этого — хорошие люди. Когда-то на войне и в Брянске убедился: чтобы быть руководителем в большой хирургии, чтобы требовать дело — дружить нельзя… Так уж люди созданы.

Снова возгласы:

— Останьтесь, останьтесь, хоть на год…

— Нет, не останусь. Уже два года я ждал этого дня с нетерпением и много раз проигрывал проводы. Вот видите — чуть не плачу…