Книга о верных и неверных женах

В одном городе, — начал он, — жил юноша, красавец с добрым нравом. На щеке у него было два рубца, которые перекрещивались наискосок. Иногда он приходил ко мне и рассказывал всякие смешные истории и анекдоты. И вот однажды я спросил его:

— Откуда у тебя эти странные шрамы? Может быть, ты сражался на поле битвы с храбрыми воинами? Или разбойники напали на тебя? Открой мне эту тайну.

Юношу огорчила моя просьба, он долго молчал и после некоторого раздумья сказал:

— Лучше бы ты из дружбы ко мне отказался от своей просьбы, ибо этот случай не заслуживает упоминания, напротив, его следует забыть.

От этих его слов мое любопытство возросло десятикратно, и я стал приставать к нему и умолять его без конца. Он опять замолчал, не давая рыбе речей спуститься в море речения. Чем больше я просил, тем больше он упорствовал, и я дошел до такой степени волнения, что потерял всякое терпение и перестал владеть собой. Я так приставал к нему, что и представить невозможно, и юноше ничего не оставалось, как приподнять с красавицы-тайны покров, вывести ее в круг красноречия, и вот он начала отмерять жемчужины своей тайны на весах ясного слога.

— Однажды, — начал он, — вместе с несколькими приятелями я отправился погулять в степь. Вдруг на краю лужайки показалась газель с глазами, как у красавицы, изящная и грациозная. Она пощипывала травку и смело приближалась ко мне. Я поскакал к ней на коне, быстром как ветер, а газель умчалась от меня словно молния, резвясь в лазурной траве. Я отпустил повод своего гнедого скакуна и помчался вслед за ней. Друзья мои отстали, и я оказался один в пустыне, где не слыхать было и запаха людского жилья. Полуденный зной был в самом разгаре, и капли пота, падавшие с коня, походили на звезды в небе. Вдруг мой конь споткнулся, угодил ногой в яму и полетел через голову, а я упал с него, словно мячик, отброшенный чоуганом. Я испытал страшную боль, и мне показалось, что я ступил на порог смерти, что нить моей жизни оборвалась. Но, видно, от этой взятой на подержание жизни оставалась еще частица, и я остался невредим. С большим трудом, превозмогая боль, я встал, испытал свои силы и убедился, что без посторонней помощи мне не сесть в седло. Пришлось мне несколько часов пролежать на земле, набираясь сил. Наконец, голова моя, которая кружилась, словно небесный свод, стала соображать по-прежнему. Тут ко мне подошла, ковыляя, какая-то старуха, древняя и немощная. Стан ее был изогнут, как брови луноликих красавиц, зубы, когда-то подобные жемчужинам, поредели, а время избороздило щеки морщинами, словно рябь поверхность воды. Она шла, опираясь на посох, еле передвигая ноги и подымая пыль. Увидев ее, я удивился и испугался: что делать такой немощной и дряхлой старухе в безводной и дикой пустыне, где нет живого человека, где и мужи с силою льва дрожат от страха, словно осиновый лист на ветру. Я подумал, что это гуль, принявший облик старухи, и что он появился неспроста. Старуха подошла поближе, и я в страхе поднялся, чтобы отвесить низкий поклон. Я начал заискивать перед ней и говорить приятные и льстивые слова. Старуха, видя, что я испуган, обошлась со мной как ласковая мать, проявила милость и благосклонность и стала с участием расспрашивать меня. Я же, растерянный и горестный, словно скиталец на чужбине, сбившийся с пути из-за его бесконечности, вновь обрел свое сердце и, уповая на ее благосклонность, рассказал ей обо всем. И вот я, сильный мужчина, стал искать помощи у дряхлой старухи, моля ее указать мне, каким путем выбраться из той губительной пустыни. Эта старая женщина, превосходившая силой духа и мощью тела сотни мужчин, взяла, словно благородный храбрец, меня за руку, стала моим проводником, словно Хызр, вывела меня из той мрачной и полной опасностями пустыни и привела к роднику живительной влаги. А старуха жила в тех краях. Там оказался прекрасный, цветущий и свежий уголок на берегу ручья, подобный источнику Хызра для страждущих, превосходивший своими дарами Каусар. У старухи была там лачужка из тростника, перед которой склонили бы в смирении свои головы дворцы кайсара и фагфура. Вокруг расстилалась лужайка, цветущая, словно райские луга, пленительная, словно сады Ирема. Повсюду росли прекрасные цветы, а на ветвях сидели певчие птицы. Старуха привела меня в это благодатное место и принялась угощать меня, как это принято у благородных. По обычаю великодушных, она стала извиняться передо мной в выражениях, сладостных, как речи попугая.

— Хотя эта скромная хижина, — сказала она, — недостойна принять такого знатного человека, как ты, но она осветилась благодаря твоему приходу, а мое положение в мире возвысилось после этого. Во имя благосклонности к бедным окажи на несколько дней честь мне — бедной старой вдове — и ступи ногой на мою голову и на мои глаза.

Чтобы со мною не делала ты, не возропщу никогда:
Можешь мне хоть на глаза наступить — ты ведь сама красота
[34] .