НАЧИНАЕТ ТЕБЕ КАЗАТЬСЯ, что эти самые сущности несуразные тоже могут иметь право на поклонение, раз уж они твоей телегой по жизни правят, под колеса твои подкладывая дорогу какую-никакую, а другой то нет. А дорога имеет ведь свою конечную длительность, и обязательно закончится твоя дорога, и вольется обратно из болотистых топей в великий Путь этого времени и пространства в едином сознании вселенского разума, которого можно по разному именовать, потому что откликается он не на клички, а на то состояние, в котором эти клички произносятся. Потому что словами мы между собой общаемся уже столь долгое время, что разучились через эти слова передавать истинное, ибо все время путаем и подменяем смыслы одухотворенные. Не хватает внутри нас присутствия духа, чтобы искренностью искоренить внутреннюю ложь, чтобы очистились все те жилы, по которым правда сквозь тело ходит. И когда у тебя достаточно чистое состояние, способное действительно передать то, что внутри сообщает тебя с сущностью, которая на клички не откликается, ибо имя ей «безымянное». Безымянное у нее имя, имя ее именуется «нет», то есть сеть, то есть нет, или смерть, или вера, или еще что-то, путаное сразу же начинается. И по-другому с ним, кроме как состоянием правильным внутри, отраженным во внешнем видении, сообщиться никак не удается.
И когда пересказываешь свои ощущения тонкие по поводу малопонятных значений, никак не желающих соединяться между собой заморских значков, живущих своей очень непростой и замысловатой жизнью столь долгое время в сознании мира, что они обладают уже и своим отдельным не только образом, но и разумом, когда пытаешься из воображаемых между ними связей вытащить смыслы, обращаешься внутри себя в первую очередь к этому «безымянному», и только немым мычанием, которого вообще слышно не должно быть никакими средствами уловления и усиления шума. Должно быть оно таким тишайшим и смиренным, что шума издавать не должно. И потому дыхание твое в этом тянется ниточкой тончайшей. Ты ее не дергай только, а для этого очень внимательно сердцем только о вечность постукивай, плыви по ее волнам.
Короче, не придавай искажениям и нечисти важность и не думай, что это тот дух, который тебе нужен. Химия – она, конечно, учит, что и из дерьма можно духи сделать, но в этом слове ударение другое, и духи они всегда будут дышать той нечистью, из которой смастырены.
Так что одухотворять бесов не надо.
КОГДА ПУТЬ управляет Поднебесной, тогда бесов, конечно, не одухотворяет, хотя дело и ценность происходящего действия совсем не в этом. Если в пространстве сообщества действует Путь, тогда дух людям не вредит. Точнее было бы сказать, что люди перестают вредить себе с помощью духа, или посредством духа, но и это тоже будет неверное высказывание, ибо если только есть вред, есть искажение, отсутствует Путь, то духа больше никакого нет. Дух появляется только как производное отражение Пути, а действие его выражается в правде и порядке.
Дух появляется, когда мудрость лежит в основе управления таким миром, когда воздерживается каждый человек от любых малейших нарушений правил движения по Пути, и тогда не накапливается в мире большое зло. Ведь маленький человек, не пытающийся стать мастером осмысленных действий, правителем совпадений, художником творческих состояний, отличается от художника тем, что маленькое зло не считает за зло, и никогда от маленького зла не воздерживается, а маленькое добро за добро не считает, потому все ждет возможность показать и проявить себя в большом деле, где можно будет подняться до большого добра. Но добра всегда не хватает, просто потому что не хватает добра. Так что будем жить-поживать и добро наживать. Ничего остального в мире этом наживать нельзя. Все остальное путаница и одухотворенные бесы. Бесы, сотворенные духом. Эти бесы могут и на мудреца воздействовать. То есть и мудрец тоже может бесовщину проводить, если не через Путь вдруг управляет Поднебесной. Это когда путает его нечистая сила. Тогда учения мудреца могут приносить вред людям, ибо уже допустил он, что духи заменились бесами, а Боги идолами, то есть в обликах духа не осталось. А облик имеет ценность только как сосуд для духа. Больше ценности в облике нет.