– Так вот кто сделал Жакоба!
– Моя работа, да.
В помещении был кондиционер, над одним из столов располагалась вытяжка, так что в воздухе не чувствовалось никакой особой химии. Ольга не удержалась, понюхала зелёную макушку селезня – немного отдавало нафталином, но не смертельно.
– Это от моли, – пояснила Алла, – а так они не воняют.
– А… над чем ты сейчас работаешь? – спросила Ольга, просто чтобы что-то сказать.
Алла открыла холодильник и продемонстрировала большой, герметично закрытый прозрачный пакет, в котором лежал, неловко выгнув шею, небольшой белый гусь. Он был завёрнут в обычный женский чулок, но Ольга умудрилась разглядеть вату в оранжевом клюве, и ей стало немного дурно.
– Ты его сама… того… застрелила?
– Да ты что, купила, он же домашний. Сезон зимой начинается, это я так, практикуюсь.
– Кстати, давно хотела узнать, ты о чём пишешь, Алл? Мне твои книжки не попадались…
– О животных, я в них разбираюсь. Очень я животных люблю.
«Хорошо, что не людей… хотя по людям у них Марго специализируется», – подумала Ольга, но промолчала, и Алла мечтательно продолжила:
– Вот лисы, лисы, они, знаешь, вот тут, – протянула руку к чучелу огнёвки, которая смирно, лапка к лапке, сидела на полке, – пахнут фиалками. Здесь, над хвостом. Тооооненько так. И поверить невозможно, пока сама свежую тушку в руки не возьмёшь. Красавицы они, девочки… И повадки такие, уж сколько лет смотрю, а всё не пойму, какая сила приводит их под выстрел. Только недавно была за несколько километров отсюда, а поди ж ты, возникла шагах в сорока и будто ждёт, покорная.
У Аллы была тяжелая нижняя челюсть, казалось, будто она постоянно борется с раздражением, сжимая зубы и презрительно кривя рот. Но сейчас она расслабилась, жесткое широкое лицо сделалось мягче, и на нём промелькнуло выражение такой нежности, словно речь шла о любви, а не о смерти.
– Ага… – Ольга с трудом отвела взгляд от её лица, растерянно взглянула на банки, которые до сих пор прижимала к груди, и нашлась: – Ну, пойду я, добычу отнесу. Спасибо, что показала, красиво у тебя.
Алла кивнула и проводила её в кухню, по дороге тщательно запирая все двери. Напоследок, порывшись в столе, протянула консервный ключ:
– Верни потом, не забудь.
Сентябрь проходил незаметно, Ольга погрузилась в занятия и книги и совсем не чувствовала Крыма; солнце и морской ветер не добирались до неё, иногда казалось, что она проводит дни в подземельях, хотя на самом деле классные комнаты располагались примерно на втором этаже – если, конечно, странная планировка не обманывала.
Лишь по вечерам, впадая в естественную после ужина задумчивость, Ольга выходила во двор, смотрела, как солнце стремительно уползает за гору и уже в восемь становится темно. Она каждый раз надеялась дождаться низких крупных звёзд, но прохлада всегда загоняла её в дом до срока.
– Оля?
Это была Рудина. Кто-то помог ей вытащить на улицу большое плетёное кресло, и теперь она бесформенной кучей покоилась под деревом, наслаждаясь безветрием и тишиной.
– Добрый вечер, Елизавета Петровна.
– Добрый, добрый. Посидите со мной, деточка, у вас есть на чём?
– Я обычно куртку подстилаю.
– Ах, как чудесно быть такой молодой и неприхотливой, неприхотливой и молодой.
Ольга с тоской представила, что следующие полчаса ей предстоит выслушивать это полубезумное воркование.
– Как вам у нас, Оля?
– Замечательно. – Она не надеялась на нормальный диалог и решила отделаться немногословными ответами.
Но Рудина продолжила расспросы:
– Узнали что-нибудь полезное, новое?
– О да, много всего.
– Нам удалось вас чем-нибудь порадовать и удивить, удивить и порадовать?
– Честно говоря, я не перестаю удивляться с тех пор, как переступила порог школы.
– Да что вы говорите, как интересно! А ведь у нас всё так просто и понятно.
Ольга начала раздражаться:
– Не говоря даже об Ордене, вот этот самый дом – как он устроен? Не всегда понимаю, на каком я этаже. А иногда, – Ольга помолчала, – на каком я вообще свете.