Книга обманов (сборник)

Всё время возвращаюсь к давней истории, из древнейших. Я тогда влюбилась как-то очень трезво и здраво: не то что вибрации и «ах, что со мной», а просто видишь, что человек – твой, и надо брать, без него ни счастья, ни, по большому счёту, жизни не будет. Так бывает, редко, но бывает. И точно так же знаешь, что если упустишь – всё, второй возможности не положено. Оказываешься вдруг перед лицом своей единственной на все времена любви, уж какой она будет, счастливой или нет, бог весть, но в главном всё ясно.

Я тогда существовала разрываемая страхами – либо меня бросит огонь моего сердца, либо мне придётся принимать, как говорят политики, непопулярное решение. И при этом я очень сильно его любила. Очень. Можно разные слова подобрать, я умею, но вот о нём – горло сводит и получается только вымученно – очень. Очень.

Очень.

Боль от несостоявшейся жизни, конечно, была сильной, но ушла и она, оставив на песочке обрывки, обломки, гондоны какие-то, битые бутылки. И гаже из всего оставшегося было знание, что я не справилась. Иисус, конечно, уж какой герой, а тоже молил – пронеси, но его не послушали. А мне повезло, и вышло по слову моему – чашу, в которой кипело моё счастье, пронесли мимо, любовь мою великую пронесли чуть выше моей головы, будущее пронесли, ребёнка передали с рук на руки, наши ссоры, болезни – всё меня миновало, грех заменили на мелкую подлость, казнь – на порку, а смерть – на долгое-долгое умирание, и даже не без приятности.

Она его безумно любила

Я как раз подметала пол, когда мне пришло в голову, что вот умри сейчас ты, умри сейчас я, и всё, что о нас скажут через поколение, – «она его безумно любила». И то при условии, что связь наша станет кому-нибудь известна. Но, скорее всего, моя или твоя внучка ничего об этом не узнает. Из всей долгой прекрасной несчастливой жизни бабушек и дедушек мы сохраняем в памяти только одну любовь – ту, что привела к появлению наших родителей. В этом есть дань уважения, не к морали, конечно, а к цельности личностей: ведь так достойно иметь главную любовь на всю жизнь. Мы сводим их мелкие страстишки в одну чистую реку, и вроде они жили не зря. А все внебрачные бесплодные отношения не заслуживают посмертия, как ни сгорай от них сейчас – вот прямо сейчас.

Это, конечно, нелепый повод родить от тебя ребёнка – чтобы лет через сорок какая-то глупая девочка не солгала обо мне, говоря «она его безумно любила»

«…потому что я бел, как мел, и печален, как госпиталь» [9]  Я у твоих ног, моя радость, у твоих ног и рук. Семь желтых лимонов разложу на столе, чтобы написать первую букву твоего имени, целых семь лимонов на одну лишь букву. Нужно бы черешней, и цветами, и серебристыми бликами на воде, и огнями морских лайнеров, которые заплывают в узкие реки, чтобы развлечь тебя. Но у меня только семь желтых лимонов, кислых, как бедность, ярких, как вспышки под веками во время любви.

Я затеваю танцы, которые оживят мёртвого, поднимаю большую волну, которая всё растёт, доходя до небес, чтобы она вознесла тебя ко мне и ты смог взглянуть на прекрасную зелёную землю. Но каждый раз она гаснет и ложится у твоих ног, моя радость, у твоих ног и рук. Потому что многое в человеческих силах, а в моих – почти всё на свете, кроме одного. Я не могу сделать счастливым того, кто меня не любит.

Она говорит – яяяяяяяяяяя

«Как дети, бывает, хохочут, прицепившись к слову, которое вдруг кажется смешным, повторяют его, закатываясь, задыхаясь, кашляя, и в конце концов ударяются в слёзы (однажды твердила в истерике сахар-сахар-сахар-сахар-сахар), так и я сегодня – развеселилась, подумав: „Я негодная!“, а потом покрутила эту мысль – всякому и расстроилась.