Книга осенних голосов

Солнце бьет через прорезь стальных решеток,
Позументно теснится сквозь цепи дней.
Если втемную выбрать из всех высоток,
То одна непременно взойдет твоей:
Облака, что плывут по стеклу отрядом,
Отраженные звезды на глади шихт
И цветущие вечно японским садом
На чужом подоконнике лапы пихт.
Наблюдать твою жизнь по сигналам света:
Ты пришел, ты умер, расстроив мать,
Ты опять закурил (не дождавшись лета;
Лето – самое время начать летать).
И когда надоест тебе чтить балконы,
Мельтешить черной тенью за тем окном,
Выбирай самый долгий, спокойный сон мой:
Сон, в котором мы общий построим дом.

Двустоличное

В подлокотники кресла впаяны сны.
Говорила не раз: «Друг, шагни в мою полночь!»
У меня до сих пор с позапрошлой весны
Не выходит из пазух московская щелочь.

Я БГ-шных элегий усвоила суть,

В моих легких есть все: от Петра и до Блока,
Девяносто седьмого осенняя нудь
И мурашки от «Брата» и русского рока.

Как там Рим номер три в кружевах, трюфелях?

Ты совсем остоличился, пахнешь шанельно.
А у нас тут декабрь случился на днях.

Ты давай приезжай,

без тебя все же
скверно.

Мне говорили

Мне говорили: «Вот то окно.
И бледный свет из него неровен,
Авангардистски по планкам кровель
Он тянет щупальца: неземно
И пагубно для твоей души.
Ты заболела. Вернись, послушай…»
Мне объясняли, что свет не нужен,
И осаждали смешным «дыши».
И я дышала тогда весной
И терпкой, хищной ее прохладой.
Я для проформы шептала: «Надо!»
(Над адом выстроить путь домой).
Мне говорили: «А за окном
Мелькает тень твоего унынья.
Ее хозяин был обескрылен
За то, что вторгся кошмарным сном
В подкорку, череп разбив и сеть
Сплетая длинной паучьей лапой».
Я вспоминала, как «демон» граппой
Меня отпаивал час и четь
И укрывал с головой пальто,
Им только пахнувшим, темным, синим.
И целовал, и просил быть сильной…
Мне говорили: «Вот то окно.
Войдешь в чердачный свой минарет,
Протрешь ладонью пустые полки,
Вколотишь в зеркало прищур волка —
И вдруг поймешь, что
тебя
в нем
нет».

Бонни и Клайд