Читаем Книга откровений полностью

Один раз во время рассказа я взглянул на Бриджит. На ее лице было странное выражение жалости - даже не жалости, а грусти и какого-то восхищения, почти благоговейного трепета перед моей попыткой реабилитировать себя. В то же время было совершенно ясно, что она не верит ни единому моему слову. И можно ли ее за это осуждать? Изобретенная ею самой версия моего отсутствия выглядела намного правдоподобней, чем мои объяснения. В отчаянии я расстегнул брюки и показал ей татуировку и шрамы. Она отшатнулась от меня, прижав ко рту ладонь. В ее глазах отразилось страдание и одновременно отвращение. «А как же я? - хотелось мне закричать. - Как ты думаешь, я себя чувствую?» Но у меня словно язык отнялся. Как трудно иногда бывает найти правильные слова или вообще хоть какие-то слова…

Получилось, что отметины на моем теле стали не доказательством правдивости моего рассказа, а подтверждением ее правоты: у меня была какая-то интрижка, некая извращенная связь, о которой я, естественно, не мог не солгать. Все это к тому же еще подтвердило то, в чем она всегда подозревала англичан: что отличающая нас сдержанная вежливость - это всего лишь прикрытие для глубоко спрятанной мизантропии, которая тем сильнее, чем лучше скрывается.

На протяжении всего этого вечера я пытался убедить себя, что все еще можно объяснить, если найти правильный подход. Но когда я сказал ей, как сильно соскучился за эти восемнадцать дней, как сильно люблю ее, больше, чем она может себе представить, она в раздражении отвернулась и даже крикнула «Прекрати», - зажав уши.

Как заведенная, она снова и снова возвращалась к одному и тому же. Все спрашивала, кто эта женщина, а я снова отвечал, что не знаю ни одну из троих.

- Не знаешь? - переспрашивала она, стоя передо мной подбоченясь. - Как это ты не знаешь?

Я смотрел в пол.

- Ты даже не знаешь, как ее зовут?

- Все совсем не так, - говорил я.

- А как же?

- Так, как я пытаюсь тебе объяснить.

- Merde, - она зашагала по комнате, - Je ne peux pas croir que tu aies fait ca [8].

- Mais je n'ai rien fait, - пробормотал я. -я ничего не сделал, - я опустил голову на ладони, я почувствовал, как пульсирует под пальцами в висках.

Когда наконец я снова взглянул на нее, то понял, что она приняла решение. Разумеется, сказала она, что после всего случившегося нам надо расстаться. Она не узнаёт меня. Я ее пугаю. Ей придется уйти… Говоря это, она обводила квартиру затравленным, тоскливым взглядом, как будто не могла себе вообразить свою жизнь в другом месте.

- Я люблю тебя, Бриджит, - сказал я. Это ничего не изменило.

Когда я иногда оглядываюсь назад, мне кажется, что все, о чем мы говорили в тот вечер, было бессмысленным. Причины моего отсутствия не имели никакого значения. Значение имело само отсутствие. Я однажды оставил ее одну. Я могу уйти опять. Она больше не могла рассчитывать на меня. Ничего не изменишь. Я нарушил данное ей обещание.

Мне также кажется, что я принял ее интерпретацию событий. Позволил ей поверить в то, во что она хотела поверить. Это избавило меня от необходимости рассказывать свою историю. Позволяло даже притвориться, будто всего этого никогда не было. Или было… Но с кем-то другим, не со мной.

В ту ночь Бриджит ночевала у своей подруги, Фернанды, а я лежал один в нашей двуспальной кровати. В половине четвертого утра я все еще не мог уснуть и лежал с открытыми глазами. В комнате было прохладно, на канале крякали утки. Проехал велосипед, скрипя согнутым крылом.

Немного раньше мне позвонил Стефан, наш фотограф. «Какая-то чертовщина!» - сказал он. В тот день, когда я пропал, он видел меня из окна своей машины. Потом рассказал об этом Бриджит, добавив, что я выглядел очень довольным - это подтвердило подозрения Бриджит в том, что я отправился на встречу с другой женщиной. А тут он услышал, что мы расстаемся…

- Новости быстро распространяются, - пробормотал я.

Он сказал, что чувствует себя причастным и виноватым, Я по возможности деликатно ответил, что он просто преувеличивает свою собственную значимость и что ему следует забыть об этом. К концу телефонного разговора в его голосе явно слышалось облегчение. Он получил то, что ему было нужно -отпущение вины.

Конечно же, я выглядел довольным, думал я потом, лежа в постели. Весеннее солнце, поющий велосипедист в льняном сюртуке - ничто не предвещало никаких перемен. А в тот момент моей жизни мне бы ничего не хотелось изменить, ни за какие богатства. Я выглядел довольным, потому что был счастлив.

Я медленно повернулся в кровати. Тело все еще кое-где болело. Часы пробили четыре. Мне было необходимо услышать чей-нибудь голос, голос другого человека, не мой собственный, который неотвязно звучал у меня в голове. Всю ночь я думал и думал, но так ничего и не придумал.

В половине шестого утра под моими окнами послышался шум мотора проплывающей мимо лодки. Потом пошел дождь. Ровный, серый, предрассветный дождь.

Вскоре я уснул.

Перейти на страницу:
Нет соединения с сервером, попробуйте зайти чуть позже