Книга откровений

В те дни я внимательно за ними наблюдал и мог точно отличить их друг от друга, особенно когда они появлялись обнаженными. У меня вообще хорошая память на человеческие тела -в конце концов, они служили мне заготовкой, вдохновением, - но спустя все эти годы, смогу ли я вспомнить их? Я представил себе женщин, одну за другой. Сначала Гертруд, одетая в плащ с капюшоном. В ее движениях - четкость, самообладание, чувство собственной значимости. Что-то от судьи. Хотя, когда она впервые, после банкета, предстала обнаженной, я увидел, что ее тело совсем не тяжелое и не полное, как можно было ожидать, но, насколько помнится, крепкое, ладное, с неестественно белой кожей, почти прозрачной… А потом то мгновение, когда ее рыжий волосок плавно опускается на пол…

Следующей вспомнилась Астрид, в сапогах с узкими носами и высокими тонкими каблуками. У нее было тело, о котором грезят многие мужчины - грудь, бедра, щелка, подобная экзотической раковине… Я пытался вспомнить у нее какой-нибудь дефект, примечу, но вспомнил только лишь шрам на бедре, размером с монету. А когда закрыл глаза, то увидел ее пальцы, тонкие и изящные, с прямо подпиленными ногтями… А Мод? Возможно, с ней было проще всего. Я представил ее себе всю целиком. В ней ощущалось что-то неуклюжее и в то же время привлекательное. У нее были опущенные плечи, носки ботинок всегда повернуты внутрь. Справа от пупка у нее темнела аккуратная родинка. Что еще? Она грызла ногти. Грудь у нее была непропорционально маленькой. Я все еще слышал ее упрямый голос: «Мое тело не возбуждает тебя…»

Несмотря на жару, меня вдруг непроизвольно затрясло. Я поднялся из-за стола. Подошел к окну, облокотился на подоконник и стал смотреть на канал. Проплыл еще один экскурсионный катер, блеснув на солнце стеклянным верхом. У меня совсем мало улик, и, принимая во внимание время, которое уже прошло, даже эти свидетельства ненадежны. Родинки, например, можно свести. Шрамы могут затянуться, волосы можно подстричь или покрасить. Я вспомнил рассказ Изабель о балерине с родимым пятном на пояснице, бледно-розовым пятном в форме морского конька. Если бы у меня были улики типа этой… Я начал понимать всю сложность задачи, стоящей передо мной.

В середине августа я поехал в Блумендаль. Изабель пригласила меня на ужин, она только что вернулась из Будапешта, где преподавала искусство танца. Был один из серых, хмурых дней, и, когда поезд заскользил мимо мокрого, мрачного загородного пейзажа, у меня внутри появилось странное ощущение, будто все взбурлило, меняя форму или выворачиваясь наизнанку. Прошло больше трех лет, с тех пор как мы виделись. Но вдруг показалось, что я уехал из ее дома только вчера. Что же я сделаю со всем этим временем?

Ведя меня в гостиную, Изабель сообщила, что Пол Бутала тоже приглашен на ужин. Будем только мы втроем. Она надеется, что я не заскучаю.

- Изабель, - сказал я с упреком.

Она выглядела все так же, с гордо посаженной головой, с волосами, забранными в пучок, но в то же время что-то в ней изменилось, теперь она казалась менее терпимой и более требовательной. Почти ворчливой. Эта небольшая перемена сделала ее практически неузнаваемой. Так малейшее отклонение от курса, даже на долю градуса, может увести корабль на сотню миль в сторону.

Вечер получился скомканным, а под конец мы повздорили. Изабель считала, что мне следовало продолжать танцевать -или, если я считаю, что мое время прошло, по крайней мере возобновить мои занятия хореографией. Я объяснил, что еще не готов к этому. Изабель восприняла мои слова почти с презрением. «Ты растрачиваешь свою жизнь, сказала она, свой талант…» Подняв бровь, она бросила на меня неодобрительный взгляд и закурила свою египетскую сигарету. Разговор шел по кругу, не приводя ни к чему. Мне стало жаль Буталу, который был вынужден все это слушать. Я заметил, что он внимательно следит за разговором, так следят за ценной безделушкой, которая, накренясь на верхней полке, вот-вот упадет, и ее нужно вовремя подхватить.

Наконец около половины двенадцатого Изабель швырнула на стол салфетку и поднялась.

- Я изрядно устала и иду спать.

Видя, что Бутала поднимается со стула, она остановила его, положив руку ему на плечо.

- Останьтесь еще ненадолго, - попросила она, - может, вам удастся образумить его.

Когда мы с ним остались одни, я выжидательно посмотрела на него. Бутала ответил грустным взглядом и потянулся за рюмкой.

- Изабель такого высокого мнения о вас, - сказал он. -Она возлагает на вас большие надежды.

- Я знаю, - вздохнул я. - Но она не представляет, как далеко я отошел. Я имею в виду - от мира балета - я смотрел мимо Буталы в темный угол комнаты. - За все время, когда я был в отъезде, я танцевал только однажды.

Торговец бриллиантами ждал продолжения, казалось, его угрюмые глаза под тяжелыми веками вытягивают из меня слова.

- Это было в северной Бразилии, - наконец заговорил я, - в Белеме. Вы знаете это место?

- Был там однажды, - тихо протянул он.