Книга перемен

— Да я и не обижаюсь, с чего ты взяла? — иронически поднял брови Олег и посмотрел вслед улетавшей вороне.

Лина метнулась в машину, хлопнула дверцей и, резко развернувшись, понеслась по дорожке, предназначенной для катафалков. Сехмет разъяренная, Сехмет львиноголовая. Сехмет — богиня войн, раздоров, разорения. Сехмет, которую послал к людям Ра, когда решил, что его перестали почитать как должно. Сехмет — бывшая Хатор, богиня любви.

Хатор обратилась в Сехмет, так как решила, что любовное безумие, которое она в силах наслать на людей, будет недостаточным наказанием за их непочтительность. Хатор-Сехмет, сама несчастная безумица. Сехмет побежденная и тем более опасная.

* * *

— О, как вы ее обидели! — послышался позади Олега бодрый молодой голос. — Унеслась, как ошпаренная сука. Извините, но это так. Вы не видели тут моих докторов? В смысле, студентов? У нас тут должно состояться практическое занятие, в этой печальной обители. Вы сами не студент, случаем? Я — профессор, Роза Еноховна Шон.

Олег от неожиданности резко обернулся, нога скользнула на мокром корне старого тополя. Чтобы удержаться, он взмахнул рукой и съездил пустым ведром Розу Еноховну по коленкам.

— Слушайте, мне больно! — сообщила Роза Еноховна, растирая колени обеими руками. — Так вы студент?

— Нет, — ответил Олег, поняв, что извинений от него не требуется, — я всего лишь «декабрист».

— Э-э?.. — вопросительно протянула Роза Еноховна. — Из психиатрии? В самоволку изволили отправиться?

— Пока нет, — еще раз усмехнулся Олег, — не из психиатрии, но мне тут сулили. В недалеком будущем. Карьеру буйнопомешанного.

Он и сам не знал, зачем сообщил ей об этом. Сказалось, вероятно, напряжение, которое он, не отдавая себе в этом отчета, испытал при разговоре с Линой. Разговор Олега вымотал, растревожил, и он, наслушавшись рассказов своих «коллег» по работе в морге, теперь понимал, что угрозы Лины скорее всего не были пустыми, что его теперь вряд ли оставят в покое. Могущественная организация не допустит сомнений в своем могуществе. Вряд ли, разумеется, его собьет машина в тихом переулке — он не владеет никакой важной информацией, но очередных пакостей и подстав, Олег не сомневался, ждать не придется.

— Вы о чем задумались? С чего начать свою карьеру сумасшедшего? — полюбопытствовала Роза Еноховна. — Между прочим, объясните-ка свой статус. Почему это вы декабрист? И при чем тут ведро, которым вы размахиваете? Ведро — это ближе к Дон Кихоту, в его стиле, я хочу сказать. У него, если помните, был тазик… Вы читали «Дон Кихота»?

Профессор Шон испытующе глядела на Олега, глядела так, как будто от его ответа многое зависело.

— Не пришлось, — сознался Олег, а потом вспомнил: — Моя школьная учительница математики очень ценила эту книгу и читала ее в оригинале, по-испански. Два года назад, когда я был в армии, она исчезла, эта моя учительница. Ее искали с милицией и не нашли. Вы на нее похожи, вот я и вспомнил. А «декабристами» называют тех, кто огреб пятнадцать суток по какому-то декабрьскому указу.

— Чего только не узнаешь. — пробормотала Роза Еноховна. — «Декабристы», исчезающие учительницы. — Она достала из кармана распахнутого пальто старинный черепаховый портсигар с монограммой из латинских букв F и R. — Курите? — спросила она Олега. — Нет? А мне вот приходится. Я бы предпочла нюхать табак, как в старину, но, боюсь, не поймут, сочтут за чудачество старой девы и на пенсию выставят. Вот и приходится курить — притуплять обоняние. Трупы, знаете ли, неважно пахнут, а я их вскрываю, учу оболтусов анатомии. Где, кстати, оболтусы? Ведь ни один зачета не получит! Между прочим, вы здесь что, один? Вас не охраняют?

— Охрана в морге греется. Что-то долго. Умерли они там, что ли? — забеспокоился вдруг Олег.

— А ваша какая забота? — весело, как давешняя ворона, посмотрела на Олега Роза Еноховна. — Я бы на вашем месте сбежала. Охране — втык, а вам приятно.

— Недальновидно, — поддержал шутку Олег, — я ведь не рвусь в психушку.

— Ага, — понимающе кивнула профессорша, — вот, значит, как. Декабрист вы наш. Диссидентствуем, значит. Бунтуем, значит, помаленьку?

— Да ничего подобного! — возмутился Олег. — Я вообще не понимаю, что ко мне прицепились! Свет на мне клином сошелся, что ли?! Тайны какие-то, загадки. Они же прямо ничего не говорят. Какая-то муть зеленая.

— Муть зеленая, — вздохнула Роза Еноховна и погладила пальцем камею, приколотую под воротником блузки. На камее была изображена девушка с пышным цветком. — Муть зеленая. И никак эта муть не осядет. — Она глубоко затянулась, выпустила ноздрями дым и продолжила: — Я когда-то тоже не захотела глотать эту муть. Я была красоткой и умницей, талантливой медичкой, и меня сочли перспективной в смысле. В смысле налаживания некоторых связей, а может быть, и… тихой и незаметной ликвидации таковых. Прямо в больнице. Но я отказалась, хотя сулили немыслимые по тем временам льготы. Мне пригрозили, а я сделала финт ушами: устроилась работать в трупарню. Уж не знаю, как сейчас, а тогда обитатели морга-то оперативной разработке не подлежали.