Книга перемен

Они молча, рука об руку, шли по осенней мороси, сквозь сумрак раннего вечера, мимо уютно освещенных и привычных в своей безвкусице витрин. Мимо вклинившегося бочком «Военторга», мимо крутых ступенек «Народных промыслов», мимо убогих, дымных и суетливых тайн «Сайгона», мимо высушенного краба, рыбачьей сети и консервных банок в витрине рыбного на углу Рубинштейна, над черной Фонтанкой под копытами клодтовских коней, а потом перешли на другую сторону и сели в троллейбус у стеклянной стены Елисеевского. Прогулка оказалась совсем короткой, потому что Аврора внезапно и сильно устала в оживленной воскресной толпе.

Дома было прохладно, сыровато и тихо. Кое-какие вещи, оставшиеся без надзора в суете последних дней, подобно кошкам, сами нашли себе место и лежали, свернувшись клубками, на стульях и креслах, которые тоже, казалось, разгуливали самостоятельно по дому в поисках подходящего уголка.

Франик не иначе как решил прикинуться для разнообразия ангелом небесным и ничего особенного не натворил, а сидел в своей комнате с «Золотым горшком» Гофмана. То, что уроками он в очередной раз пренебрег, ясно было и ежу, но Аврора не стала устраивать допроса с пристрастием, она рада была воцарившейся в доме тишине и покою. Она поставила чайник на огонь и поспешила переодеться в домашнее: нарядный костюм, пропахший праздничными яствами, мешал бесповоротному возвращению домой.

Чай остывал в любимых разномастных кухонных чашках, курабье крошилось и сыпалось между пальцев, сыр на фарфоровой дощечке плавился и подсыхал под низко спущенным абажуром.

— Дети уходят, Миша, — решилась прервать молчание Аврора. — Они нас бросают, и мы с тобой остаемся одни. Как с этим смириться? Все рвется. Рвется моя семейная паутинка. Плела я ее, плела, а такая непрочная оказалась. Или износилась от времени?

— Вернутся они, — не очень уверенно ответил Михаил.

— Вот не знаю. Мальчишки — безжалостные существа. И глуповатые по молодости. Они-то думают, что мы будем вечно живы и здоровы. Я хочу сказать тебе, Миша, что уже созрела для внуков. И не смейся. Мне в бабушки пора, пока я еще достаточно сильная. И я обижена на мальчишек, что они по недоумству своему лишают меня такой естественной и одной из последних больших радостей в жизни. Олег — бродяга по сути своей, странствующий рыцарь в поисках себя самого, где ему о детях думать? А Вадька… распрохвост!

— Да нет, зря ты так, Аврорушка. Он неплохой и добрый, только всегда выбирает теплое течение и при этом не понимает, что оно совершенно необязательно принесет его в райские кущи, не понимает, что теплую водичку предпочитают и крокодилы, и прочая опасная дрянь.

— Он слишком верток для потенциальной жертвы, Миша, — поджала губы разобиженная на Вадима Аврора.

— Ну и хорошо. Значит, выживет. По-моему, этому стоит радоваться.

— Я радуюсь, — заплакала Аврора, — честное слово!

— Ох, слезы, слезы. Вытирай скорее. Будут у них дети, как Оксане без детей? Не такая она женщина.

— Понятно, что не такая. Понятно, что будут. Но все там у них такое чужое, инакое. Мы с тобой, Мишенька, из другой сказки, вот в чем дело. Сказки красиво не смешаешь, каждая хороша сама по себе.

— Ну, я не знаю, — взъерошенным котенком появился вдруг в дверном проеме Франик. — Вообще-то, есть еще и я. А вас послушаешь, так как будто бы меня и нет. Мамочка, что за срочность с внуками? Я вырасту, и будут вам внуки, хоть пять, хоть десять, хоть целый зоопарк. Надо?

— Хватит одного-двух, — серьезно ответила Аврора. — А подслушивать взрослые разговоры — грех. Иди, я тебя обниму, безобразник.

И Франик уткнулся острым подбородком в плечо Авроре.

— Утешение ты наше, — совсем почему-то погрустнел Михаил Александрович. — Не подведи уж.

* * *

— Я вам, помнится, доказывала, что попытка его устранения ничего не принесет, а будет даже вредна. Так кто из нас умнее, Петр Иванович?

— Я осмелюсь предположить, что последний вопрос риторический? — побагровел от злости Петр Иванович и натянул на себя простыню. — Если нет, то попробуйте ответить на него сами, нахалка.

— Не буду. Вы и так знаете мой ответ, и он вам не понравится.

— Да что же это за. На гауптвахту отправлю! С мужиками!

— А нельзя ли прямо сейчас? — изобразила заинтересованность Галина Альбертовна, сложила губы высоким бутоном, сдула с бровей растрепанную влажноватую челку и перевернулась на живот. — А то у меня, простите, незарастающая плешь на лобке от ваших титанических усилий образовалась, но это и весь результат.

— Я вам не мальчик-спортсмен, не плейбой, горстями жрущий анаболики. Терпите.

— Тогда и вы терпите… критику неудовлетворенной женщины. Так о чем наш интересный разговор?

— Когда он в пустыне пропал без вести на пару с этим мудаком-пе-реводчиком, давно подлежавшим устранению, решено было их не искать, забыть, и все. Если вылезут, действовать по обстоятельствам.

— Они вылезли. Мудака устранили по причине излишней болтливости. Это разумом еще можно понять. Но зачем понадобилось травить Лунина?