Книга Перемен. Судьбы петербургской топонимики в городском фольклоре.

1777. 12 декабря 1777 года 101 пушечный выстрел возвестил петербуржцам о благополучном рождении сына у наследника престола Павла Петровича и Марии Федоровны – Александра. И без того трудные отношения Павла со своей матерью Екатериной II еще более осложнились. Подозрительный Павел не без основания увидел в собственном сыне серьезного конкурента на пути к престолу, а Екатерина, в свою очередь, расценила рождение внука чуть ли не как компенсацию, ниспосланную Богом за нелюбимого сына. Однако внешне все выглядело пристойно. Растроганная бабушка в ознаменование столь радостного события подарила Павлу Петровичу и Марии Федоровне огромную территорию вдоль древней реки Славянки с двумя деревушками, насчитывавшими «117 лиц обоего пола». Обе деревни, Линна и Кузнецы, объединяются общим названием – Село Павловское.

1796. Первоначально Павловск развивался как богатая загородная усадьба, основная территория которой была отведена под парковые, охотничьи и лесные угодья. Собственно город представлял собой немногочисленные дома и дачи строителей и обслуживающего персонала, которые тянулись вдоль единственной дороги из Петербурга к Павловскому дворцу. Однако постепенно город расширялся, обрастая, говоря сегодняшним языком, инфраструктурой. Благодаря благотворительной и подвижнической деятельности супруги Павла Петровича Марии Федоровны, в Павловском появились русская православная церковь и лютеранская немецкая кирха, госпиталь для инвалидов и больница для бедных, другие общественные здания.

В 1796 году, сразу после восшествия Павла I на престол, село Павловское получило статус города с соответствующим названием Павловск.

С этого времени Павловск приобретает черты известного дуализма. С одной стороны, с воцарением Павла I на престоле он становится официальной загородной резиденцией российского императора. С другой – остается в личной собственности императорской семьи. И в этой второй своей ипостаси он сохранил все патриархальные приметы частной жизни. Это было имение, но… царское. Усадьба, но… дворцовая. Дом, но гипертрофированный до размеров гигантского парка. Здесь принимали личных гостей во дворце, завтракали в Вольере, музицировали в Круглом зале, отдыхали в Молочне. Здесь были площади для парадов, но одновременно были и алтари скорби, и уголки памяти.

Один из таких уголков был создан на живописном мысу Славянки вблизи дворца. Однажды супруге Павла I Марии Федоровне пришла в голову мысль посадить на этом месте березки в честь каждого из ее детей, которых к тому времени было уже шестеро. Родоначальником этой Семейной рощи считается могучий кедр, перевезенный сюда из Петергофа. Он был посажен в день рождения долгожданного наследника престола Павла Петровича. Среди павловчан живет предание, что этот кедр был некогда расколот молнией во время ночной грозы. На него уже будто бы махнули рукой и собирались заменить новым, но стараниями местного садовника, «искусно сложившего расколотые половинки дерева, он снова ожил и разросся». Кедр символизировал судьбу самого Павла, не раз терявшего надежду взойти на русский престол, сначала из-за ненависти к нему собственной матери, а затем из-за рождения сына, на которого царствующая императрица-бабушка возлагала определенные надежды. К деревцам прикрепили дощечки с именами малолетних князей и княжон, и счастливая мать могла наблюдать одновременно за ростом как собственных чад, так и посвященных им березок. Так появилась Семейная роща.

К концу жизни Марии Федоровны таких деревьев было уже сорок четыре, и каждое из них напоминало о новом члене царской семьи. Это были ее собственные внуки и дети, мужья и жены детей, и так далее, и так далее. В центре этой идиллической Семейной рощи дворцовый архитектор Чарлз Камерон установил так называемую символическую «Урну судьбы», выполненную из алтайской яшмы.

Элегический настрой этого романтического уголка парка подчеркнут внезапным контрастом между ироническим весельем молодого и сдержанной мудростью старого кентавров, попарно установленных на мосту через Славянку. Их близкое соседство с оригинальным зеленым мемориалом, так безошибочно угаданное Камероном, не лишая Семейную рощу интимного характера, придает ей глубокий философский смысл.