Все рассмеялись.
Арредондо слушал молча. Тот же солдат обратился к нему:
— Что скажешь, приятель? Хороша шутка?
Арредондо молчал. Солдат приблизил к нему лицо и сказал:
— А ну-ка кричи сейчас же: «Да здравствует президент нашей страны Хуан Идиарте Борда!»
Арредондо не стал упираться. Под гул насмешливого одобрения он направился к выходу. Уже за порогом его настигло последнее оскорбление:
— То-то же, сдрейфил! Бережёного Бог бережёт!
Да, он поступил как трус, но он знал, что он не трус. И он медленно побрёл домой.
Двадцать пятого августа Авелино Арредондо проснулся после девяти. Сперва он подумал о Кларе и только затем — о дате. И с облегчением сказал себе: «Конец этому нудному ожиданию! Вот и настал день».
Он не спеша побрился — лицо в зеркале было таким, как всегда. Выбрал яркий галстук, лучшую одежду. Позавтракал поздно. Серое небо грозило дождём, а он-то всё время представлял себе его лучезарным. С чувством лёгкой горечи покидал он навсегда свою сырую комнату. В прихожей встретил мулатку и отдал ей последние оставшиеся у него песо. Увидел на металлическом замке разноцветные ромбы и отметил, что прошло более двух месяцев, а он ни разу о них не подумал. Направился он на улицу Саранди. День был праздничный, прохожих было очень мало.
Ещё не пробило три часа, когда он вышел на площадь Матрис. Торжественное молебствие в храме уже закончилось, по широким ступеням спускались господа в штатском, военные и духовные особы. Глядя на все эти цилиндры, которые кое-кто ещё держал в руке, на мундиры, позументы, оружие и облачение, могло показаться, что народу там много, но в действительности было не более человек тридцати. Страха Арредондо не испытывал, но почувствовал что-то вроде почтения. Спросил у зевак, который там президент.
— Вон тот, рядом с архиепископом, что в митре и с посохом, — ответили ему.
Арредондо достал револьвер и выстрелил. Идиарте Борда сделал несколько шагов, упал ничком и внятно произнёс: «Меня убили».
Арредондо сдался властям. На следствии он заявит:
— Я — Колорадо, объявляю об этом с гордостью. Я убил президента за то, что он предавал и позорил нашу партию. Я порвал с друзьями и с невестой, чтобы не впутать их; я не читал газет, чтобы никто не мог сказать, будто меня подстрекали. Этот акт справедливости — полностью моё дело. А теперь судите меня.
Так, возможно, происходили эти события, хотя, быть может, всё обстояло сложнее; но так могу их себе вообразить я.
Диск
Я дровосек. Неважно, как меня зовут. Моё жилище, в котором я родился и в котором скоро умру, стоит на опушке леса. По слухам, этот лес простирается до самого моря, которое омывает всю землю и которое бороздят деревянные дома наподобие моего. Так ли это, не знаю. Да и лес от края и до края я никогда не проходил. В детстве мой старший брат заставил меня поклясться, что вдвоём с ним мы будем валить лес до тех пор, пока ни одного дерева не останется. Мой брат умер, а у меня теперь уже давно и навсегда другая забота. Неподалёку течёт ручей, рыбу в котором я ловлю руками. В лесу встречаются волки, но волки меня не пугают, а топор ни разу ещё меня не подводил. Сколько мне лет, я не знаю. Немало, это уж точно. Я почти ослеп. В деревне, в которую, дабы не заблудиться, я давно не хожу, меня считают скупцом; но много ли может скопить дровосек?
Я привалил камень ко входной двери, чтоб не наносило снега. Однажды я услышал усталые шаги, и в дверь постучали. Я открыл. В дверь вошёл незнакомец. Это был высокий старик, его плащ был в прорехах. Лицо его пересекал рубец. Годы давали о себе знать скорее умудрённостью, чем немощью, однако я заметил, что без посоха ему было бы не обойтись. Мы обменялись словами, которые память не сохраняет. Затем он сказал:
— Дома у меня нет, а ночую я, где придётся. Я прошёл пешком всю Страну Саксов.
Его слова соответствовали годам. Мой отец тоже говорил «Страна Саксов», а теперь для всех это «Англия».
У меня были рыба и хлеб. Ели мы молча. Пошёл снег. В углу на земляном полу, где умер мой брат, из звериных шкур я приготовил постель. С наступлением ночи мы уснули.
Когда мы вышли из дома, уже рассветало. Распогодилось, мы шли по нападавшему за ночь белому снегу Он уронил посох и приказал мне его поднять.
— Разве я обязан тебе подчиняться? — спросил я
— Да, ибо я король, — ответил он.
Он сумасшедший, подумал я, подавая ему посох.
Теперь он заговорил иначе:
— Я король секгенов. Не раз и не два я приводил их к победе, но в решающем сражении я потерял своё королевство. Меня зовут Изерн, и я веду свой род от Одина.
— Я поклоняюсь не Одину, — сказал я. — Я поклоняюсь Христу.
Он продолжал, не обращая внимания на мои слова:
— Я иду путями изгнанника, но я король, ибо у меня есть диск. Показать тебе его?
Он разжал костлявый кулак. В нём ничего не было. Ладонь была пуста. Только сейчас я вспомнил, что до этого он не разжимал его ни разу.
Пристально глядя на меня, он сказал:
— Можешь коснуться.