Книга Полетов

- А! Лед. Прекрасный материал, вобравший внутреннюю и внешнюю суть напряжения и гармонии. За время одинокой жизни я пристрастился к недолговечному. И больше не хочу творить на века. Наедине со своими воспоминаниями я пришел к заключению, что красота не может быть запечатлена, она скоротечна, как снежинка. Сколько снежинок я повидал? Сколько запомнил? Я помню единственную, первую снежинку первого снегопада давно минувшей зимы, что упала на щеку моей любимой, мгновенье горела точно звезда и стала слезой, которую смахнули. Мир полон таких снежинок, врезавшихся в память. Если знать, как смотреть, и в самых темных уголках можно увидеть искры, отблески давних поступков. Потому я выбрал лед в надежде, что созданные формы как-то высвободятся в атмосферу, когда солнце растопит их.

- Я гадал, - сказал Пико, - где блуждают стихи, которые не попали на кончик моего пера. Ночью слова наводняют мой сон, и я просыпаюсь со стихами, что слетают с моего языка, жужжат в утреннем воздухе, как шмели, и я кидаюсь за ними, многие упускаю, некоторые калечу. Куда улетают непойманные стихи? Дозревать в далеких колосьях, попутно опыляя новые всходы? Или ты прав, и они остаются в воздухе, где их может поймать кто-то другой? Быть может, мои стихи - слова, висевшие на ветвях ветра, на которые я наткнулся случайно. Быть может, они передаются от одних другим, чтобы каждый мог отведать мед, если не побоится жал, - и Пико прочитал владыке черного замка:

Солнце опускается за деревья,

В сумерках тонет день,

Пока небо считает бусинки птиц.

Эти скалы обрушились,

С небес струится река,

Что когда-то была ледниками,

Несет прошлогодние листья

И тени ворон.

Река падает в лес,

Листья кружатся, слетают на землю,

И земля опускается в звезды.

- Много веков назад я сидел у реки, - сказал скульптор. - Мне нравился ее голос, быстротечный и неизменный.

- Почему ты боишься смерти?

- Ты разве не боишься?

- В этом путешествии я увлекся тайнами. Шагами во тьму, устрашающую и прекрасную. Как раз этому учила меня воровка - взламывать замки и чтить тайны. Как ты сможешь знать, что любишь, если в конце жизни не будет вот такой полуоткрытой двери?

- Я чувствую голод, я сплю, я творю.

- Но любишь ли ты?

- Я съел свою любовь.

- Ты не любил ее. Только оглянувшись в прошлое, когда круг замкнулся, ты можешь предположить, каково было бы любить ее.

- Кто ты такой, чтобы говорить мне, древнему, что я чувствую? - Но хотя в голосе скульптора слышался гнев, черты лица его не исказились.

- Я влюблен, - улыбнулся Пико. - И чувствую присутствие любви в других, как и ее отсутствие.

Скульптор потупился.

- На что это похоже? - прошептал он.

- Пробыть влюбленным час, - ответил Пико, - стоит ста лет, прожитых без любви. Убей меня сейчас, и моя любовь поселится в этом доме, станет ворковать, как голуби на карнизах, пищать, как летучие мыши на стропилах.

- Но мне страшно.

- Ты прозябаешь здесь один, когда всего в часе пути торговцы раскладывают на бульваре свои лотки, жарят пирожки с бобами, сыплют в бумажные кульки клубнику, варят какао и кофе. Смех, детский гам, ссоры, поцелуи. Книжные полки с томами стихов. У тебя впереди годы любви, годы.

- И в конце ничто.

- Смерть. Да. Но единственный поцелуй того стоит.

- Единственный поцелуй, - скульптор резко поднялся, и Пико заметил легкий румянец на его щеках и то, как в глазах разошлись искры, точно птица в клетке робко расправила подрезанные крылья.

Взявшись за руки, они двинулись через залы, окуная стиснутые кулаки в завитки тепла над каждым светильником.

Потом с той же дрожью, что у Пико, когда тот входил в громадную дверь, скульптор наклонился отомкнуть замок. Он распахнул дверь в ночь, прозрачную, как вода, яркую от выпавшего снега, с городом, сверкающим внизу. Он раскинул руки, но тут же испуганно прижал их к груди и, обернувшись к Пико, пролепетал:

- Я не могу туда спуститься. Я позабыл свое имя. И не могу выйти к людям безымянным.

Пико рассмеялся.

- Бери мое, - предложил он. - Тебя зовут Пико, - и на прощанье легонько подтолкнул в спину, подбодряя сделать первый шаг, первый за тысячу лет, несущий городу в горах избавление от ужасного гнета.