Книга Полетов

Листья кружатся, слетают на землю,

И земля опускается в звезды.

– Много веков назад я сидел у реки, – сказал скульптор. – Мне нравился её голос, быстротечный и неизменный.

– Почему ты боишься смерти?

– Ты разве не боишься?

– В этом путешествии я увлекся тайнами. Шагами во тьму, устрашающую и прекрасную. Как раз этому учила меня воровка – взламывать замки и чтить тайны. Как ты сможешь знать, что любишь, если в конце жизни не будет вот такой полуоткрытой двери?

– Я чувствую голод, я сплю, я творю.

– Но любишь ли ты?

– Я съел свою любовь.

– Ты не любил её. Только оглянувшись в прошлое, когда круг замкнулся, ты можешь предположить, каково было бы любить её.

– Кто ты такой, чтобы говорить мне, древнему, что я чувствую? – Но хотя в голосе скульптора слышался гнев, черты лица его не исказились.

– Я влюблен, – улыбнулся Пико. – И чувствую присутствие любви в других, как и её отсутствие.

Скульптор потупился.

– На что это похоже? – прошептал он.

– Пробыть влюбленным час, – ответил Пико, – стоит ста лет, прожитых без любви. Убей меня сейчас, и моя любовь поселится в этом доме, станет ворковать, как голуби на карнизах, пищать, как летучие мыши на стропилах.

– Но мне страшно.

– Ты прозябаешь здесь один, когда всего в часе пути торговцы раскладывают на бульваре свои лотки, жарят пирожки с бобами, сыплют в бумажные кульки клубнику, варят какао и кофе. Смех, детский гам, ссоры, поцелуи. Книжные полки с томами стихов. У тебя впереди годы любви, годы.

– И в конце ничто.

– Смерть. Да. Но единственный поцелуй того стоит.

– Единственный поцелуй, – скульптор резко поднялся, и Пико заметил легкий румянец на его щеках и то, как в глазах разошлись искры, точно птица в клетке робко расправила подрезанные крылья.

Взявшись за руки, они двинулись через залы, окуная стиснутые кулаки в завитки тепла над каждым светильником.

Потом с той же дрожью, что у Пико, когда тот входил в громадную дверь, скульптор наклонился отомкнуть замок. Он распахнул дверь в ночь, прозрачную, как вода, яркую от выпавшего снега, с городом, сверкающим внизу. Он раскинул руки, но тут же испуганно прижал их к груди и, обернувшись к Пико, пролепетал:

– Я не могу туда спуститься. Я позабыл свое имя. И не могу выйти к людям безымянным.

Пико рассмеялся.

– Бери моё, – предложил он. – Тебя зовут Пико, – и на прощанье легонько подтолкнул в спину, подбодряя сделать первый шаг, первый за тысячу лет, несущий городу в горах избавление от ужасного гнета.

Один в замке в окружении горящих светильников он вдруг ощутил зверский голод. Собственное красочное описание яств у торговцев на бульваре почти привело его в исступление, но повернуть назад он не мог. А в здешнем ледяном запустении была только одна еда. Он проковылял в судомойню за обеденным залом, где все сияло чистотой, на гвоздях висели сковороды всевозможных размеров, а у одной из стен стояла чугунная печь. Зашел в ледник, куда через вентиляцию поступал морозный воздух. Здесь и обнаружилось расчлененное тело Сольи, свисающее с нескольких крюков. При виде того, что совсем недавно он знал теплым и гибким, Пико упал на колени и с рыданиями прижался щекой к холодной стене. Но голод, как известно, всегда сильнее запрета. Вдобавок это тело и раньше возбуждало его аппетит. Не он ли кусал и лизал её плоть, языком собирая соки. Он даже кровь её попробовал. Его зубы уже прокусывали её кожу. С дрожью он выбрал округлую часть бедра, которую, бывало, любил приласкать, снял с железного зубца и отнес на кухню.

Как будто снова оказавшись в заведении Гойры, он внимательно следил за мясом, которое подрумянивалось в духовке, наполняя кухню волшебным ароматом жареного жира. Когда проколотое вилкой мясо дало прозрачный сок, он отнес жаркое на стол, чувствуя, что захлебывается слюной. Один короткий миг он колебался, прежде чем поднести к губам первый кусочек, а там наслаждение едой заставило позабыть всякое отвращение. Она была восхитительна.

Поев, он слонялся по залам, пока не набрел на спальню скульптора с кроватью под темным балдахином на четырех столбиках и бесполезной рапирой в ножнах, свисающей с флерона. Он забрался под покрывало из собольего меха и заснул.

Утро давно наступило, когда он проснулся и сходил в башню за рюкзаком. Поскольку в западной стене замка двери не было, он вылез через окно на крышу и сидел на заснеженной черепице, разглядывая местность, что лежала перед ним. Он увидел, что замок расположен на вершине перевала. Справа и слева торчали непроходимые ледяные пики. Но между ними склон был не столь крутым, острые грани льда и скал смягчались разбросанными там и сям снежными впадинами. Дальше скалистые кряжи становились более пологими, сменяясь сглаженными очертаниями холмов. А за холмами виднелась похожая на небо лазурная бездна, в которой мог скрываться любой пейзаж.