Книга потерянных вещей

Он вытащил меч и начал подниматься по лестнице. Через каждые десять ступеней здесь были маленькие узкие окна, через них в башню просачивалось немного света, позволявшего Дэвиду разглядеть, куда он идет. Он насчитал дюжину таких окошек, прежде чем ступил на каменный пол на вершине башни. Перед ним тянулся коридор, по обе стороны которого зияли открытые дверные проемы. Снаружи башня казалась не шире двадцати или тридцати футов, однако коридор был таким длинным, что конец его терялся во тьме. Освещенный горящими на стенах факелами, в длину он был не меньше нескольких сотен футов, хотя каким-то образом помещался в башне.

Дэвид медленно пошел по коридору, заглядывая по дороге в каждую комнату. Некоторые были богато обставленными спальнями с громадными кроватями и бархатными портьерами. В других стояли диваны и кресла. В одной не было ничего, кроме рояля. Стены следующей украшали сотни вариантов картины: два мальчика, совершенно одинаковых близнеца, на фоне картины — точной копии той, на которой изображены близнецы; получалось, что они смотрят на бесконечное повторение самих себя.

Потом ему встретилась просторная столовая с огромным дубовым столом и сотней стульев вокруг него. В столовой ярко горели свечи, освещая грандиозное пиршество: жареные индюшки, гуси и утки, в центре стола — огромный поросенок с яблоком во рту. Рядом стояли блюда с рыбой и холодным мясом, большие горшки с овощами, исходящими паром. Все это так восхитительно пахло, что Дэвид не смог противиться позывам урчащего желудка, и его буквально втянуло в комнату. Кто-то уже начал разделывать одну из индюшек, потому что у нее была оторвана лапа, а из грудки вырезаны куски белого мяса. Нежные и свежие, они лежали на китайской тарелке. Дэвид взял один из самых больших кусков и уже открыл рот, чтобы впиться в него зубами, когда увидел ползущее по столу насекомое. Это был большой красный муравей, прокладывавший себе дорогу к кусочку кожи, отвалившемуся от индюшки. Он сомкнул челюсти на хрустящем коричневом кусочке и уже собирался утащить его, как вдруг у него подкосились лапки, будто ноша оказалась куда тяжелее, чем он ожидал. Он выронил груз, еще немного покачался, а потом и вовсе застыл. Дэвид пошевелил его пальцем, но насекомое не отреагировало. Муравей умер.

Дэвид бросил на стол свой кусок индейки и торопливо вытер пальцы. Приглядевшись, он заметил, что весь стол усеян мертвыми насекомыми. Отравленные каким-то ядом, содержащимся в пище, трупики мух, жучков и муравьев испещряли стол и тарелки. Дэвид выскочил из помещения и вернулся в коридор. У него начисто пропал аппетит.

Но как ни была отвратительна столовая, следующая комната, в которую он заглянул, оказалась еще ужасней. Это была его спальня в доме Розы, воспроизведенная с точностью вплоть до книг на полках, хотя здесь было поопрятнее, чем в той комнате, которую оставил Дэвид. Кровать была убрана, но подушки и простыни чуть пожелтели и покрылись тонким слоем пыли. Пыль лежала и на полках, а когда Дэвид вошел в комнату, на полу остались следы. Он увидел окно, выходящее в сад. Оно было открыто, и Дэвид услышал смех и пение, доносящиеся снаружи. Он подошел к окну и выглянул на улицу. В саду три человека водили хоровод: отец Дэвида, Роза и мальчик, которого Дэвид не узнал, но сразу понял, что это Джорджи. Джорджи остался таким же пухленьким, хотя и подрос: ему, наверное, уже исполнилось четыре или пять. Он широко улыбался танцующим с ним родителям — отец держал его за правую руку, а Роза за левую. На голубом небе без единого облачка сияло солнце.

— Джорджи-пончик, Джорджи-мячик, от него девчонки плачут, — пели ему отец и Роза.

И Джорджи радостно смеялся, и пчелы жужжали, и пели птицы.

— Они забыли тебя, — послышался голос мамы Дэвида. — Когда-то это была твоя комната, но теперь никто сюда не заходит. Отец бывал здесь сначала, но потом смирился с твоей смертью и нашел утешение и радость в другом ребенке и новой жене. Она снова беременна, хотя пока этого не знает. У Джорджи появится сестра, а у твоего отца будет двое детей и не останется места для воспоминаний о тебе.

Казалось, голос звучит отовсюду и ниоткуда: изнутри самого Дэвида и из коридора, от пола у него под ногами и с потолка над головой, от камней в стенах и от книг на полках. На мгновение Дэвид даже увидел маму, отразившуюся в оконном стекле: бледный образ стоял у него за спиной и заглядывал ему через плечо. Когда он обернулся, там никого не было, но отражение в стекле осталось.

— Так быть не должно, — продолжал мамин голос. Губы отражения в стекле шевелились, но как будто произносили другие слова, и движения губ не соответствовали тому, что слышал Дэвид. — Побудь еще совсем недолго храбрым и сильным. Найди меня, и мы снова заживем прежней жизнью. Роза и Джорджи сгинут, а мы с тобой займем их место.