– Это так, госпожа. Но все же для нас важно другое. Кантарелла, и название его служит тому подтверждением, – это яд, изготовленный в итальянских землях, где-то в Умбрии, возможно, в Тоскане или Генуе. Не оттуда ли прибыл и тот, кто привез его в замок, а затем подсыпал в кувшин с пассетом?
– Ах! Боже мой! – в страхе вскричала я, ибо вчера, слагая мадригалы в мою честь, господин Вийон обмолвился, как еще совсем недавно стоял на мосту Rialto в Венеции и пел гимн всем влюбленным.
И я не медля рассказала брату Микеле о сапогах, что были на поэте.
– Не обмолвился ли господин поэт, кто сделал ему такой подарок? – спросил монах.
Я покачала головой. Разговор наш продлился еще довольно времени, мы строили предположения, терялись в догадках. По какой причине или по чьему наущению странствующий поэт замыслил убийство моего мужа? В конце концов мы условились не сообщать о наших подозрениях никому, пока дело не прояснится, учитывая, что поэт Вийон – гость его светлости.
– Что ж, будем наблюдать и слушать, – согласилась я, признав правоту брата Микеле.
А он благоразумно сменил тему беседы:
– Нынче нарочный привез письмо из Брюгге. Мне надобно поторопиться и закончить работу к приезду иллюминаторов. Труд этих братьев-художников ценится весьма высоко, будет неразумно заставлять их ждать. Сорок пергаментов в часослове, как мы и условились, оставлены девственно чистыми и ждут, когда их покроют чудесные рисунки и узоры. Хорошо бы напомнить его светлости об этом – что он желал бы выбрать в качестве сюжетов?
– Сколько мне помнится, из тех сорока десять пергаментов граф предполагал оставить для жизнеописания следующего хозяина Помара, – с улыбкой ответила я. – Пока Роллан мал и удостоился всего одной записи, в которой вы так чудесно описали его крестины. Ваш слог выше всяких похвал.
– В таком случае мне следует торопиться, – сказал брат Микеле, – и я покорно прошу вернуть мне часослов, чтобы продолжить работу.
– Помилуйте, разве он не у вас? – удивилась я, так как твердо помнила, что после чтения книги распорядилась тотчас отнести ее обратно в библиотеку.
– Сожалею, мадам, но уже два дня я его не видел, – заверил меня монах.
И мы оба, немало озадаченные, принялись искать часослов, сначала в библиотеке, затем, призвав слуг, устроили дотошные поиски в моих покоях, после чего переместились в комнаты к детям, а заодно опросили всех, кто только мог его видеть.
Но, увы, драгоценной книги нигде не было – она загадочным образом исчезла…
18. Часослов
…Перед ним на столе лежала книга, вернее, даже in folio, потому как ни под один стандартный книжный размер она не подходила, примерно сантиметров пятьдесят в длину и тридцать в ширину.
Прошла секунда, две, три, а Поленов все молчал, не в силах ничего сказать, в немом благоговении склонившись над драгоценным манускриптом. Ольга тоже молчала. Из включенного на кухне радио донесся знакомый мотив песни:
– …три желанья, у меня есть три желанья, нету рыбки золотой!
– У Пугачевой, может быть, ее и нет… Но у тебя, Колесникова, золотая рыбка определенно имеется, – сдавленным голосом выдавил из себя Алик. – По-другому объяснить появление этого… предмета я лично не могу.
Он протянул руку, но тотчас ее отдернул, так и не решившись дотронуться до переплета книги. И какого переплета! Цельнокожаного, благородного цвета горького шоколада, с узорным тиснением. По центру передней крышки красовался замысловатый герб, изготовленный из золотой пластины, инкрустированной мелкими кабошонами бирюзы и жемчугом. Края крышки были снабжены ажурными медными зажимами и застежкой с замочком, так же дополненным перламутровой инкрустацией. На тоновом обрезе страниц и на тисненном золотом корешке, немного пострадавшем от жука-короеда, гербовый узор повторялся.
– У тебя перчатки есть? – тихо спросил Алик.
– Зачем? – удивилась Ольга.
– Затем, что так полагается!
– Какие изволите – замшевые или одноразовые медицинские?
– Тащи медицинские!
Сев на стул, Поленов натянул перчатки и, буквально задержав дыхание, раскрыл книгу. Ольга пристроилась рядом с ним.
– Господи! Да неужели такое возможно!!! Умоляю, Колесникова, откуда это у тебя?
– Я разве не сказала? Это мне Шарль на днях передал – наследство внука от бабушки.
– Вот это ба-а-бушка! – почтительно протянул Алик, как он и предполагал, книга оказалась рукописной.