Книга Предтеч

- Есть, - вспомнил, и просто-таки не смог не улыбнуться, - очень красивая.

- А... Простите, только сейчас понял, - вы ведь с ней... до того еще, как получили... новые возможности?

- Можно и так сказать. Но я до сих пор не могу понять, к чему вы все это? То, что вы сказали об удовлетворении, это, простите меня, не откровение. Это даже уже не банальность, это самоочевидная аксиома. Правда, я не формулировал ее для себя, но это только потому что не чувствовал ни малейшей необходимости.

- Так и сидел бы, если не чувствуешь! Отношение самое непосредственное... Вот, мы худо-бедно можем представить себе, как это - увеличить возможность мыслить, как это - стать умнее. Но вдумайся, что в нас есть то, ЧЕМ наслаждаются. Такой же, в конечном итоге орган, как то же ухо или глаз, и так же, как ограничена острота твоего зрения, есть физиологические пределы способности испытывать наслаждение. Ты не кривись, ты думай... Это, в конечном итоге, вопрос ЦЕЛИ, а значит - самое главное.

Потому что отсутствие стремлений в своем пределе - СТРОГОЕ определение не-жизни, не-движения. Когда ты вдумаешься в смысл слов: "большая способность к наслаждению", - то убедишься, что мысли тонут в этом, как в какой-нибудь проклятой проблеме космогонико-полубогословского толка... Ты никак не сможешь себе этого представить, потому что ВСЕ в твоей личности обусловлено существованием такого предела стремлений, а никак не наоборот. Все мысли, привычки, привязанности, память созданы и развиваются под имеющееся значение этого предела, и если бы возникла какая-то сила, способная его отодвинуть... Вся твоя прежняя личность неизбежно будет смолота в порошок, как...

- Как вся теория шахматной игры, если хоть чуть-чуть изменить хотя бы одно правило.

- Как была бы смолота в порошок любая вселенная, если бы изменилось значение одной из констант. А? Стремиться стать тем, кому не будет ни малейшего дела до тебя прежнего, - в чем тут отличие от самоубийства?

- Спасибо за поддержку. И ваш коан мне тоже оченно понравился.

- Не так быстро. Учти еще, что при всем при том - это единственный путь, потому что путь этот только в одну сторону, и ты на него уже стал.

- Ничего такого пока не чувствую.

- Да? А ты погляди на улицу, - он подошел к окну и отодвинул плотный ставень, и по непонятному фокусу открылся вид на бухту, и видны стали совершенно неподвижные, будто заколдованные, корабли среди беспорядочных волн, гребни которых достигали верхушек мачт, пена, как слюна бешеной собаки, светящаяся в таком же бешеном блеске молний, - это же самое творится как минимум в миллионе минимально-различимых альтернатив по обе стороны от нас, и все потому только, что ты чувствовал некую тягу, и стремился к чему-то такому. Ты сплел вместе такое количество маловероятных событий, что какая-нибудь в этом роде пакость просто не могла не произойти.

Он был слишком многословен, - или возбужден, и оттого говорил слишком много. Казалось мне, что он с трудом сдерживается от того, чтобы не начать потирать руки. Он сказал дело, но сам по себе все равно мне не понравился. Кроме того сказанное им по его же определению было для меня бесполезно. Мое неодобрение он почувствовал, или, может быть, просто увидел и потому принял вид глубокой задумчивости. Потом лицо его просияло:

- А! М-м... знаешь, что? Пожалуй, не все так безнадежно вблизи. Словами объяснить нельзя, взять и врезать тебе Безусловный Символ - не хочу брать на себя такой ответственности, а вот ежели на примере? Поймешь - так хорошо, а нет...

Я кивнул с видом такого пон-нятливого, но при этом скромного слушателя:

- Значит, - пока что и не нужно.

- Вот и ладно. Пойдем...

Путь наш во всяком случае лежал через входную дверь, и мы снова оказались под дождем, только дождь этот был неожиданно теплым, он шумел в кронах и наискось лупил по кронам деревьев, которых сроду и не росло на мысе Хай. Здесь в густом, парном тумане угадывались а поверху и виднелись настоящие заросли, заливаемые потоком теплого дождя, затопленные неровным туманом, насыщенные неожиданно-сильными и разнообразными запахами. Я насторожился и вдруг почувствовал, что шевельнул ухом в направлении какого-то шороха, и поразился этому своему собственному движению.