Книга Предтеч

Пятым был бандит. Три года тому назад он явился в обитель с дальней восточной окраины Мира, назвался величайшим злодеем и свою историю поведал одному лишь Одонгу. Став вечным послушником, он всех превзошел в аскетизме и выполнял в обители самую тяжелую и грязную работу, вкушая при этом только самую малость самой постной и скудной пищи. Так он быстро ослабел и неминуемо помер бы, если бы прознавший про то настоятель не приказал бы ему питаться как следует и сохранить телесную силу. Тогда он проявил надлежащее послушание, но теперь, узнав, что ему предстоит сопровождать высоких учителей и, при необходимости, охранять их и защищать, "держа меч в правой руке своей" — осмелился усомниться:

— Отец мой, я поселился в обители, дабы никогда больше не лить человеческой крови, поскольку кровопролитие стало нестерпимо для меня с самого мига прозрения, и теперь неизмеримо легче для меня самому быть убитым, нежели убивать других.

Обладая пониманием людей, которое можно считать совершенным, настоятель тут почувствовал наличие упорства, сродни упорству мучеников за веру, бывшего хоть и ошибочным по отстаиваемым убеждениям, но все-таки непреодолимым, если ослушника не удастся переубедить. Все эти соображения многоопытный муж и человекознатец оценил молниеносно, а поскольку, при явной правоте своей, убеждать можно, — и должно! — по-разному, он счел резонным впасть в устрашающую ярость:

— Довольно! Я уже вижу, что дух Учения столь же темен для тебя сейчас, как и в день твоего появления здесь, и я зря тратил на тебя время и силы своей души. Кто лучше тебя знает, сколько людской крови ты пролил?! И эти реки крови ты надеешься искупить, таская воду, рубя хворост и каясь?! Тебе говорю я: сотни жизней, проведенных в подобной безделице не искупят сотой доли содеянного тобой! Святой человек, не чета тебе, душегубу, отказался от достижения блаженства, которое, по всем признакам, постигло бы его по окончании уже этой жизни… И ты отказываешься? Так иди же, веди жизнь бессловесного скота, поскольку это соответствует твоей сути!

Удивительно ли, при таких обстоятельствах, что ослушник капитулировал и, рыдая, вымаливал себе прощение, которое, впрочем, и получил без излишних затяжек, поскольку мудрый знает необходимую меру строгости и великодушия. Поэтому, когда его убедили, что забота о пожилых и слабых телом людях — благородна просто по определению, последние сомнения его отпали, сменившись неподдельным энтузиазмом. Одонг бросил еще один оценивающий взгляд на фигуру удаляющегося послушника и мысленно поздравил себя с удачным выбором: в рослом, сухощавом, с очень широкими плечами теле чувствовались сокрушительная сила и боевое могущество. Почти до колен послушника доставали его жилистые, узловатые руки, и не меньшей силой, — монах знал это, — было искреннее убеждение простодушного сердца.