Книга привидений(СИ)

Прибежали сыновья; они насильно уложили старого бура, совершенно обессилевшего.

При осмотре оказалось, что его правая нога начала мертветь, подобно левой.

* * * * *

Вечером, в сумерках, на семнадцатый день после визита к колодцу в Лланнелин, миссис Уинифред Джонс сидела у себя на кровати. Она не зажигала света. Она размышляла о том, как несправедливо обошлась судьба с ней и ее сыном, и с нетерпением ожидала того момента, когда над предателем и убийцей свершится правосудие.

Ее прежде непоколебимая вера в силу колодца немного пошатнулась. Обращение к нему с заклятием было старым поверьем, но теперь, с течением времени, осталось ли оно в силе? Можно ли было доверять словам женщины из дома престарелых? Может быть, она обманула ее, с целью получить полсоверена? Но с другой стороны - она видела знак, что ее мольбы услышаны. Хрустальные воды родника окрасились черным.

Может ли молитва вдовы остаться без ответа? Или же в мире преобладает зло? И слабые и угнетенные не вправе рассчитывать на правосудие? Праведны ли пути Господни? Будет ли справедливо пред лицом Его, если убийца ее сына не понесет заслуженное наказание? Если Бог милостив, он должен быть справедлив. Если Он открыт для мольбы о помощи, он должен прислушиваться также и к мольбам о мести.

С того самого весеннего вечера она не могла молиться, как обычно, за себя - ее единственной просьбой было: "Защити меня от соперника моего!" Она пыталась произнести прежние молитвы, но у нее ничего не получалось. Она не могла сосредоточиться ни на чем ином, кроме путешествия в южноафриканский вельд. Ее душа не могла обратиться к Богу с прежней любовью и преданностью; она задыхалась от ненависти, всепоглощающей ненависти.

Она была одета в траурное платье; ее руки, тонкие и белые, лежали на коленях, пальцы нервно сжимались и разжимались. Если бы кто-нибудь оказался здесь, в серых сумерках летней ночи, то огорчился бы, увидев, как изменилось ее лицо, утратило прежнюю мягкость, приобрело резкие черты, в глубоко запавших глазах сверкал гнев.

Вдруг она увидела перед собой неясный силуэт, в котором безошибочно узнала черты своего утраченного сына, ее Анерина; он держал в правой руке кусок белой материи, излучавший слабый свет.

Она попыталась крикнуть, произнести имя горячо любимого сына, она попыталась вскочить и заключить его в объятия! Но она не могла пошевелиться, не могла произнести ни слова. Она словно окаменела, и только сердце бешено стучало у нее в груди.

- Матушка, - сказал призрак голосом, доносившимся откуда-то из неведомого далека, но был отчетливо слышен. - Матушка, ты вызвала меня из мира теней и послала исполнить твою просьбу. Я сделал это. Я касался его ступней, голеней, коленей, бедер; потом рук - ладоней, локтей, плеч, сначала с одной стороны, потом с другой, затем головы и, наконец, его сердца - вот этим белым флагом. Теперь он мертв. Я приходил к нему шестнадцать раз, после шестнадцатого моего появления он умер. Я убивал его постепенно, вот этим самым белым флагом; в шестнадцатый раз я положил его ему на сердце, и оно перестало биться.

Ей удалось пошевелить руками, она обрела способность немного говорить, только для того, чтобы прошептать: "Благодарение Господу!"

- Матушка, - продолжало видение, - это мое семнадцатое явление.

Она попыталась поднять руки, но они снова не слушались ее; они безжизненно упали на кровать. Ее глаза смотрели на сына, но в них не было любви; любовь ушла из ее сердца, ее место заняла ненависть к его убийце.

- Матушка, - произнесло видение, - вы позвали меня, и даже в мире теней душа ребенка должна отзываться на призыв матери; мне разрешили вернуться и исполнить твою просьбу. А теперь я покажу вам кое-что; я покажу вам, какова была бы моя жизнь, если бы она не была прервана выстрелом бура.

Он подошел к ней, протянул зыбкие руки и прикоснулся к ее глазам. Она почувствовала словно легкое дуновение ветерка. Затем поднял светящийся кусок белого полотна и слегка взмахнул им. Все изменилось перед ней в одно мгновение.

Миссис Уинифред находилась не в своем маленьком уэльском коттедже, и на дворе не стояла ночь. Кроме того, она не была одинока. Она сидела в суде, за окнами был день. Она видела перед собой судью, сидевшего на своем месте, барристеров в парике и платье, репортеров с ручками и блокнотами, вокруг - множество людей. Она уже знала, инстинктивно, потому что не было произнесено ни единого слова, что находится в суде по бракоразводным делам. Здесь же был ее сын, подсудимый, - постаревший, с незнакомым ей выражением на лице. А потом услышала историю - полную бесчестия и возбуждавшую отвращение.

Теперь она оказалась в состоянии поднять руки, что она и сделала, закрыв уши; ее лицо, малиновое от стыда, склонилось к груди. Она больше не могла слышать того, что произносилось, не могла видеть направленные на сына взгляды, и закричала:

- Анерин! Анерин! Во имя Господа, хватит! Пусть кончится эта пытка, я не могу видеть тебя стоящим здесь!