Книга про свободу. Уйти от законничества, дойти до любви

Сам Христос о душе говорит странно и непонятно: ибо кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет ее (Лк. 9: 24). Действительно, непонятно. Почему же надо нам терять свою душу?

Чтобы найти ответ на этот вопрос, я соединю эту евангельскую непонятность с другой непонятностью церковной жизни – с диалогами Великого покаянного канона Андрея Критского, который я вспоминал уже раньше. Весь канон построен на обращении к душе:

«Горе мне, окаянная душа моя! Почему ты стала подобна первозданной Еве?» (песнь 1-я, понедельник 1-й недели Великого поста);

«Окаянная ты душа! Подражала ты скверному разуму Гиезия, а теперь, хоть в старости, отвергни его сребролюбие, и тогда, отступив от дел злых своих, избежишь огня геены» (песнь 7-я, понедельник 1-й недели Великого поста);

«Душа окаянная! Уподобились мы Каину. И теперь Создателю всего приносим жертву, но жертва та порочная – непотребная жизнь наша. Потому и осуждаемся» (песнь 1-я, вторник 1-й недели Великого поста).

Я привел только несколько примеров из канона, хотя их множество. И, наконец, самый известный текст канона – это кондак, который поется после 6-й песни:

«Душе моя, душе моя, востани, что спиши? Конец приближается, и имаши смутитися; воспряни убо, да пощадит тя Христос Бог, везде сый и вся исполняяй». В русском переводе: «Душа моя, душа моя, проснись, восстань и распрямись! что же все ты спишь? Конец приближается, и тогда ты смутишься. Пробудись же, чтобы пощадил тебя Христос Бог, везде пребывающий и наполняющий все».

Первое, что сразу бросается в глаза (или в уши), – непонятно, зачем же так ругаться! Здесь душа и окаянная, и скверная, и такая-сякая. Подобраны весьма оскорбительные эпитеты. Но главная непонятность в другом: кто же автор всех этих бранных и резких слов? Неужели это и есть сам человек? Да, действительно, а кто еще может обращаться к своей душе! Но если это так, то как же человеку – мне – удалось оторваться от своей души, чтобы с ней поговорить? Каким образом образовалась та дистанция, благодаря которой стал возможен весь разговор?

Не будем забывать, что действие происходит в организме Церкви. Именно церковному человеку приходится постоянно задавать вопросы своей душе. Ведь это одна из задач христианина: проверять, растет ли душа, какова ее температура и самочувствие. В обыденной жизни, нецерковной, мы редко задаем такие вопросы и редко на них отвечаем.

Канон читается дважды во время поста. Первый раз на самой первой неделе, где совершается своего рода инициация, введение в покаяние. И второй раз – уже на пятой неделе поста, вместе с чтением о жизни Марии Египетской. При переходе от первой недели к пятой непременно что-то совершается с постящимся человеком (естественно, что под постом здесь я имею в виду не просто гастрономическую диету). Начинается путь покаяния – изменение своего «я», расширение души.

Именно к этому времени, и никак не раньше, постящийся, то есть человек, сделавший усилие, сделавший несколько шагов в сторону от высохшей души, начинает чувствовать острый дефицит великодушия.

Сон – в обычной ситуации и в обычном смысле – не болезнь. Но призыв, который мы слышим в каноне, проснуться и распрямиться есть призыв к исцелению, призыв к целостности души и к полноте. Значит, сонное состояние души, ее потерянная активность и неспособность творить и есть признак болезни, которую надо «потерять» по дороге к Пасхе.

* * *

И вот в человеке проснулся новый человек, и этот новый оборачивается назад, к себе старому, и говорит: проснись же! Ты должен проснуться весь, целиком!

Ведь новый – он только народился, как новый месяц, который еще трудно различить и найти на ночном небе, он сам находится еще на грани сна и жизни. До полноты и целостности еще далеко.

Если в жизни человека нет горизонта, значит, он пребывает во рву, в мире без надежд. Ров или глубокая яма есть сонное состояние души, пребывание в замкнутом пространстве, откуда, казалось бы, нет никакого выхода. Но однажды человек встал на цыпочки, изловчился, стал выше самого себя – и достал до края рва. Ухватился за краешек земли, за веточку или корешок, подтянулся – глядь, а там горизонт! И небо сияет, и радуга вдали. И говорит он сам себе: «Что, хорошо тебе было сидеть в этой помойке? Ведь посмотри, сколько ты здесь нагадил!» Может быть, и не много нагадил, может быть, понапрасну его так, бедного, сразу всем покаянным каноном ударили. Ушибли. Но в этом и есть шанс на пробуждение.

Другое дело, что в наше время покаянный канон воспринимается скорее как литературное произведение, как византийская витиеватая речь. Но потому и надо соединять канон с Евангелием, чтобы понять, почувствовать, сколько в нашей жизни сна, а сколько активной жизни. Сидим ли мы в яме и спим или встали и идем, ищем встречи.