Книга про тебя

Я уже рассказывал, что до интерната Юрка целых два года не учился. Раньше он вообще собирался бросить школу и устроиться на работу. Потом когда-нибудь доучится. Но, хотя на лесопилке все о нем заботились и старались дать работу полегче, хотя очень приятно было получать свои деньги и покупать гостинцы матери и сестренке, хотя он мог, например, как рабочий человек, настоять на покупке радиолы «Дайны», все равно захотелось учиться. Поэтому Юрка так радовался, когда удалось устроиться в интернат.

Но все оказалось гораздо сложнее, чем он думал. Двухлетний перерыв — не шутка. Не давался русский, не давалась математика; засидится над задачкой — не выучит географию… А двойки получать стыдно: самый большой в классе и еще председатель учкома. Когда выбрали, завуч Лидия Константиновна сказала:

— Ну, мы на тебя, Юра, надеемся. Тебе теперь плохо учиться нельзя.

Юрка и сам надеялся. Что он, тупица, что ли? И все равно — двойки.

Юра старался ответить получше, но у доски очень волновался и от этого порой не мог связать двух слов. В интернате, как часто бывает в первые месяцы, многие ребята учились плохо, учителя сердились, нервничали, и Юрке доставалось больше всех.

Получалась какая-то двойная жизнь. Утром, до уроков, он ходил по интернату с санкомиссией, строго проверял, чисто ли в спальнях, выглядел строгим, и все его уважали и побаивались.

Звенел звонок — и начиналась пытка. Сидит большой, неловкий, стараясь вжаться в парту, стать незаметным, и с тоской думает: только бы не вызвали, только бы не вызвали!

Сам себе Юрка казался жалким и противным. Не по нему такая трусливая жизнь. Решил: «Надо уходить отсюда. Не вышло с учебой — пойду работать. И Люда перестанет презирать меня».

Так думал Юрка. Он не знал, что Люда даже плакала не раз, а как помочь ему, не могла придумать.

Однажды на уроке истории Юрка опять получил двойку. Учитель долго стыдил его, а потом сказал:

— Усы уже растут, жених!

Может, он это просто так сказал, а может, намекнул на Люду…

На следующий урок Юрка не пришел. На ужин — тоже. В столовой. Люда все время тревожно оглядывалась. Потом не выдержала, подошла к воспитателю:

— Василий Григорьевич, почему нет Юры Петренко? Надо его найти.

Василий Григорьевич удивленно посмотрел на нее и велел сесть на место.

— Если все шестьсот человек начнут вскакивать и ходить по столовой, что же тогда получится? — строго спросил он.

Ужин кончился. Юрки все не было. Нетронутая порция одиноко стояла на убранном столе.

Люда опять подошла к воспитателю. Он разговаривал с завучем.

— Простите, пожалуйста, надо послать за Петренко, найти его. Может, что-нибудь случилось?

— Не мешай, когда взрослые разговаривают! Найдется твой Юра, — ответил Василий Григорьевич.

Он был еще только из института и думал, что главное — это привить детям хорошие манеры.

Люда отошла, но за спиной она услышала встревоженный голос завуча Лидии Константиновны. Она расспрашивала воспитателя, где мог быть Юра.

Люда обегала весь интернат — Юрки никто не видел. Значит…

«Ужин начался в семь, — подсчитала Люда, — сейчас, наверно, уже восемь. Если бегом, можно успеть».

В интернате был закон: с территории без спросу — никуда. Но спрашивать было некогда, да никто и не отпустил бы Люду.

Бегом бросилась девочка за ворота по сырой и скользкой тропинке. А когда, запыхавшись, поднялась в горку, то увидела у полустанка красные огоньки расходившихся поездов. Юрка стоял с чемоданчиком в руке у старой будки, где продают билеты.

— А про меня ты подумал? — тихо спросила Люда.

— Подумал. Видишь — не уехал. Мы с тобой выкарабкаемся, правда?

— Конечно, — сказала Люда.

Вот и вся история про Люду и про Юрку, которыми гордились все шестые и все восьмые классы интерната.

Валерка из аэропорта

А вот еще одна история — про друзей никудышных. Была уже середина сентября, но в Ташкенте и в сентябре жара. Наш «ТУ-104» подрулил к огромному зданию Ташкентского аэропорта ранним утром в воскресенье.

Через два часа мне надо было садиться в другой самолет и лететь дальше. Вот за эти два часа я и познакомился сначала с Валеркой Макеевым, а потом с одним из его друзей.

Босой, в серых штанах, белобрысый Валерка бродил по аэропорту. Рубашка на Валерке казалась недавно выстиранной, но, несмотря на это, по ней шли странные рыжие разводы.

— Сам стирал? — спросил я Валерку.

— Са-ам, — застенчиво протянул он, оглядывая рубашку. — А что?

— Оно и видно.

— В арыке стирал.

— Молодец.

Так мы познакомились и я узнал, что моему новому знакомому почти десять лет, что живет он с мамой «во-он там» (Валерка показал рукой на маленькие домики, которые теснились на краю летного поля) и что он, Валерка Макеев, «Валерка из аэропорта», как его называют товарищи, несмотря на свой солидный возраст, еще не учится. Он никогда в жизни не держал в руках ни букваря, ни тетрадки, не макал перо в чернильницу-непроливайку, не чертил палочки и кружочки на трех косых линейках, не считал, сколько будет, «если к десяти прибавить два».