Книга радости. Как быть счастливым в меняющемся мире

– Радость – это чувство, которое настигает нас неожиданно, или более надежное и длительное состояние? – спросил я. – Глядя на вас, я понимаю, что оно может быть продолжительнее, чем мы привыкли считать. Духовная практика не сделала вас угрюмыми или чересчур серьезными, а лишь принесла еще больше радости. Как же добиться, чтобы эта эмоция стала постоянным, а не мимолетным спутником?

Архиепископ и Далай-лама переглянулись, и архиепископ подал знак, чтобы Далай-лама отвечал первым. Тот пожал его руку и заговорил.

– Да, это так. Радость и счастье – не одно и то же. Когда я говорю «счастье», имею в виду удовлетворение. Иногда мы переживаем болезненный опыт, но он может принести огромное удовлетворение и радость – как в описанном случае с рождением ребенка.

– А позволь-ка спросить, – прервал его архиепископ, – ты живешь в изгнании уже пятьдесят с лишним лет, верно?

– Пятьдесят шесть.

– Пятьдесят шесть лет вдали от страны, которую любишь больше всего на свете. И почему ты не печалишься?

– Печалюсь? – переспросил Далай-лама, не совсем поняв слово.

Джинпа поспешил перевести слово на тибетский, а архиепископ повторил:

– Почему ты не грустишь?

Далай-лама взял ладонь архиепископа в свою, как будто утешая его, хотя самому приходилось вспоминать мрачные события. Как известно, Далай-ламу «нашли» в возрасте двух лет, то есть обнаружили, что он инкарнация предыдущего Далай-ламы. Из родной деревни в регионе Амдо его увезли в Лхасу, столицу Тибета, в тысячекомнатный дворец Потала. Там его воспитывали в роскоши и изоляции, как будущего духовного и политического лидера Тибета и богообразную инкарнацию бодхисатвы сострадания (Авалокитешвары). После агрессии Китая в 1950 году Далай-лама против своей воли оказался втянут в мир политики. В пятнадцать лет он стал правителем шестимиллионной нации, и перед ним стояла перспектива неравной войны, на которую пришлось бы пустить все силы и ресурсы. Девять лет он вел переговоры с коммунистическим Китаем, пытаясь выторговать благополучные условия для своего народа. Девять лет провел в поисках дипломатического решения, но в итоге Тибет все-таки был аннексирован Китаем. После восстания 1959 года, чуть не закончившегося кровавой резней, Далай-лама с тяжелым сердцем решился на ссылку.

Шанс, что бегство в Индию увенчается успехом, был ничтожно мал, и, чтобы избежать конфронтации и кровавой схватки, Далай-лама выехал ночью, переодевшись дворцовым стражем. Ему пришлось снять свои знаменитые очки, и пелена перед глазами обострила страх и неуверенность, которые он испытывал, пробираясь мимо гарнизонов Народной освободительной армии Китая. Путь в Индию продлился три недели; по дороге беглецов настигали песчаные бури и снежные бураны. Им пришлось преодолевать горные перевалы высотой почти шесть тысяч метров.

– Одна из моих медитационных практик описана в трудах древнего индийского учителя, – отвечал Далай-лама на вопрос архиепископа. – Он говорил, что, переживая трагическую ситуацию, необходимо ее проанализировать. И если ситуация безвыходная, беспокоиться нет смысла. В этом заключается моя практика. – Далай-лама имел в виду буддистского учителя VIII века Шантидеву, который писал: «К чему печалиться, если все можно еще поправить? И к чему печалиться, если ничего уже поправить нельзя?»

Архиепископ усмехнулся. Видимо, ему представилось маловероятным, что кто-то перестанет печалиться лишь потому, что это бессмысленно!

– Да, но ты понимаешь это головой, – он коснулся головы двумя пальцами. – А переживаешь все равно. Этого не изменить.

– Многие из нас стали беженцами, – попытался объяснить Далай-лама, – и в моей стране сейчас много проблем. Если я буду думать только об этом, – он сложил ладони маленьким кружком, – беспокойства не избежать. – Он расширил круг из ладоней, рассоединяя пальцы. – Но стоит задуматься о происходящем в мире, и я понимаю, что проблем еще больше. Даже в Китайской Народной Республике их очень много. Например, какие трудности сейчас переживают китайские мусульмане хуэй, сколько страданий выпало на их долю! А в остальном мире? Бед и мучений еще больше. Когда мы обращаем на это внимание, то понимаем, что не одни испытываем невзгоды – достается и нашим братьям и сестрам, таким же представителям человеческого рода. Взглянув на волнующее нас событие шире, можем уменьшить свою тревогу и унять боль.

Меня поразили простота и глубина его слов. Как далеки его рассуждения от популярного призыва don’t worry, be happy («не переживай, будь счастлив») из песни Бобби Макферрина[8]. В них нет отрицания боли и мучений. Он просто предлагает сместить фокус с себя на других, со страдания на сострадание – увидеть, что всем нелегко. При этом достигается невероятный результат: признав, что кто-то тоже в беде, что мы не одиноки, мы облегчаем свою боль.