Книга радости — книга печали

Домовитые женщины, заботящиеся о семье, обидно много времени тратят в очередях. А могли бы использовать с толком: элементарно — читать. Предпраздничная очередь за тортом — не меньше чем на «Иосифа и его братьев», выбросили английские туфли — успеешь томик Гегеля, бананы дают — прочесть на радостях что-нибудь светлое, вроде «Сандро из Чегема»!

И домохозяйки стали бы энциклопедистками. Развращенные послеобеденными диванами и телевизорами мужья не смели бы при них рта раскрыть.

Не понимают своего счастья.

* * *

У мастеров особенная походка. И особенный взгляд. У тех, кто что-нибудь делает лучше всех. Все равно что. Гранят алмазы и прыгают в высоту. Женщины смотрят на них восторженно, а министры предупредительно. Такие люди могли бы основать Клуб незаменимых.

Гончаров сидел всю жизнь сиднем на одном месте, а под старость наконец не выдержал и поехал вокруг света на своей Фрегат-Палладе[9].

* * *

Ну вот, мне довольно твердо обещано приключение. Сашка Вергунов взялся учить на туриста-водника. Месяца три потренируюсь, и возьмут в поход. Два раза в неделю езжу в Лосево. Там и в самом деле что-то вроде Общества охраны приключений. Дело волнующее само по себе, но особенно привлекает тон: все очень просто и весело, но подспудно чувствуется взаимное уважение смелых людей — те прошли «пятерку» на Памире, эти собираются в верховья Катуни.

* * *

Все это, конечно, у меня интересные мысли: о человеческом Я и все такое прочее, но об этом можно думать только изредка, и они не определяют поступков. Нужно просто жить, вот и все.

* * *

Надя сама позвонила. Очень вежливо с нею разговаривал, очень мило — и никуда не пригласил против обыкновения. (Сколько сделано в свое время приглашений! Почти все отвергнуты — шикарная коллекция.)

Все-таки трудно было выдержать характер. Я по утрам себе твержу: «Я больше не имею с Надей ничего общего!» Но уже то, что приходится себя в этом уверять, свидетельствует об обратном.

Ничего, постепенно пройдет.

* * *

Фамилия: Мужики. Надо же заполучить такую! Множественное число и не склоняется. Николай Егорович Мужики и Алла Ивановна Мужики. Они какие-то родственники Витьки Китаева. Витька попросил достать им лекарство.

А мне нравится именно это множественное число: оно как бы спаивает их неразделимо, невозможно о каждом из них говорить отдельно, всегда получится, что вспомнят обоих: «Мужики просили… Мужики сказали…» Вот и с лекарством — вряд ли они разом заболели одной и той же болезнью, но звучит так: «Мужикам нужно!» (А вот уже и склоняются — никуда не деться.)

* * *

Нас заставляют раз в месяц ходить в рейды от институтской дружины. Обычно довольно скучно: идем целой шеренгой с повязками, так что если и есть какой-нибудь хулиган, он заранее разбегается. А сегодня встретили забавного мальчишку (не хочется про него говорить «поймали»).

Капитолина Матвеевна, основа и опора нашей дружины, обладает чрезвычайным зрением, прямо-таки женщина-бинокль. Так вдруг она как вскинется, как вскрикнет:

— Смотрите, грабеж!

Мы предприняли некоторые маневры, разделились, зашли с двух сторон и в результате захватили мальчишку лет двенадцати, выпиливавшего кусок из двери, ведущей в какой-то склад. Захваченный держался с достоинством:

— Ничего я такого не делаю! Такие большие, лучше бы помогли!

Капитолина вся всплеснулась от возмущения: никогда она не слышала, чтобы грабитель, хотя бы и юный, приглашал дружинников на помощь.

Ну в общем мальчишка объявил, что склад сейчас пустует, что там заперли кошку и нужно ее выпустить, иначе она умрет с голоду.

Тут наши голоса разделились. Одни во главе с Капитолиной утверждали, что из-за какой-то кошки дверь ломать все равно нельзя. (Что такое кошка? У нас в фармакологии их морят десятками!) Другие все же гуманно возражали, что нельзя морить голодом живое существо. Почтение перед запертой дверью победило бы, но Мишка Савин, один из гуманистов, предпринял обходной маневр:

— Может, там нет никакой кошки? Может, это он так выкручивается?

Не в интересах кошки, но в интересах истины отверстие расширили. Долго звали. У Валечки нашлась колбаса — никакого эффекта. Наконец за дело взялся мальчишка, велел нам отойти, отобрал у Валечки колбасу — и явилась-таки тощая серая кошка, съела колбасу и ушла обратно в склад.

— Она и не хочет выходить! — торжествующе сказала Капитолина, точно это доказывало вину странного нарушителя.

— Она ночью будет выходить, когда никого. Теперь есть лаз, у нее жизнь! — объяснил мальчишка.

Дырявить двери складов все же нельзя, и мне было поручено доставить взломщика-гуманиста в детскую комнату. Валечка хотела пойти со мной, но не решилась: у нее муж, а Капитолина моральна как бетонная стена.

— Только держи крепче, — напутствовала Капитолина. — Убежит. Он такой.

Когда наша славная дружина скрылась из виду, я отпустил мальчишкину руку, и мы пошли рядом по-приятельски.

— Ну чего, дядя, так и потащишь меня в милицию?

— Так ведь нельзя же…

— Брось ты! Я уж сколько подвалов так взломал. А то забьют, так что же, кошкам подыхать внутри?