Книга радости — книга печали

— Знаешь, если бы они продолжали, если бы не ушли, я бы… Я бы не знаю что! Мне хотелось бить их ногами!

— Ну что ты! Так тоже нельзя! Нужно объяснять, воспитывать.

— Таких воспитаешь…

— Какой ужас! Как свиньи.

— В том-то и дело, что не свиньи. Свиньи — приличные животные. В том-то и дело, что люди.

— Так ужасно… Все настроение… Ты меня отнесешь? Мне пора.

Костя молча пристегнул ее. Взлетел.

Уже на высоте Нина сказала:

— Ты тоже не прав, что так злился. Может, они не со зла. Выпили, стали веселиться. Люди все-таки. Надо по-хорошему.

— Ах, не со зла! Ах, люди все-таки! Слышал! Саранча тоже не со зла объедает… Ну а ты — ты в пьяном виде тоже топчешь все живое?

— Я вообще-то не пью.

— Вот именно. А они почему-то пьют. И их нужно скорей пожалеть!

— Может, их плохо воспитывали…

— А тебя хорошо воспитывали, чтобы ты не пила? С пеленок пичкали антиалкогольной пропагандой?

— Нет вообще-то. Но я…

— Вот именно: одних почему-то не надо воспитывать, чтобы не пили, чтобы не воровали, — сами догадываются, да и не тянет; а другие пьют или воруют, но не виноваты, потому что их вовремя не воспитали!

— Но они ж повеселились только…

— А слыхала случай? Пьяные веселились, встретили девчонку и от веселья бросили в воду: пусть, мол, изобразит нам русалку — ради одного веселья! А она не умела плавать и утонула. Ей легче, что не со зла, а от веселья?

— Ну что ты! Во всех людях есть что-то хорошее. Во всех! Только надо людей любить!

— Нет людей вообще! И нельзя их любить вообще! Все разные, и относиться по-разному — кто что заслужил!

Нина замолчала. Но чувствовалось, что она не согласна.

Они уже пролетели развилку. Показались «Козлики».

— Ты меня в стороне опусти, чтобы не заметили.

Костя молча приземлился на дороге. Отстегнул.

— Спасибо. Так было чудесно все. Если бы…

— Да, если бы…

— Ну до свидания. Прилетай.

— Ага, прилечу.

И он быстро взлетел.

«Так было чудесно все». Уже и забылось, как было чудесно. Все стерло сначала цветочное побоище, а после спор. Ах, надо воспитывать! Ах, все хорошие в душе! А они как саранча… Так что же с ними делать, с саранчовыми?!

* * *

Этот же вопрос часто задаю себе я. В особенности после очередной выходки соседа. Да, после очередной выходки. На днях вот явился домой среди дня, когда никого в квартире, и заперся изнутри на крюк. Стали подходить постепенно другие жильцы — не попасть в квартиру. Звонят, стучат — без толку. Решили, заснул в пьяном виде, не слышит. Стали вызванивать его по телефону. Так ведь подошел! И объявил: «Когда захочу — тогда и пущу. А пока перето́пчетесь!» Тогда бросились в милицию. Пока те приехали, еще прошло два часа. Приехали наконец, а он открывает, хохочет — пошутил. И что же? Ничего. Перетоптались. Милиция только пальцем погрозила: ай-яй-яй, нехорошо так шутить! А у мамы ночью снова приступ, вызывали «неотложку».

Что он чувствует при этом? Что за удовольствие — издеваться над ближними? Я не могу не то что понять, но даже вообразить. Как будто существо совсем другой породы.

Я с ним поговорил опять — с Василием Никитичем, — когда тот протрезвел. На этот раз он изображал не дурачка, а чуть не мудреца:

— «Не полагается… Не по правилам…» А живая жизнь — она вся не по правилам. Или не знал? «В прекрасном и яростном мире» — слыхал такое? Яростном! А иначе скука…

Ну и ну!

* * *

Костя летел и думал о Дашке: придется все ей сказать. Она ведь возвращалась с Цветочной поляны как раз тогда, когда Костя вылетал из дому — значит, эти появились там совсем вскоре после нее. Задержалась бы на полчаса…

Дашка перед домом вычесывала Лютца. Потом из вычесанной шерсти она сама вязала свитеры, шарфы, шапочки. Вот и Костя, когда холодно, надевал наверх шапочку Дашкиной работы. А отец носил специальный пояс от радикулита. Да, от ньюфаундленда шерсти как от хорошей овцы.